Али и Нино

– Если только ты сама согласна. Ты же знаешь, что я кровник и преследуем врагами.

– Знаю. Но сюда-то они не доберутся. Мы останемся здесь.

– Нино, значит, ты останешься здесь со мной? В этом горном ауле, в этом домике и без слуг?

– Да, – ответила она. – Я хочу остаться здесь, потому что тебе нельзя покидать это место. Буду заниматься домом и печь хлеб, как примерная жена.

– И тебе все это не наскучит?

– Нет, – ответила она. – Ведь мы будем спать в одной постели.

В дверь кто-то постучал. Нино накинула на себя мой халат. Вошел Сеид Мустафа, в завязанном на новый лад эммаме, и представил двух свидетелей. Затем уселся на полу и вытащил из пояса медную чернильницу и перо. На крышке чернильницы было выгравировано: «Лишь во имя Аллаха». Он развернул лист бумаги и разложил его на левой ладони. Затем окунул камышовое перо в чернильницу и стал выводить: «Во имя Аллаха Всемилостивого».

– Ага, как ваше имя? – спросил он.

– Али-хан Ширваншир, сын Сафар-хана из рода Ширванширов.

– Какого вы вероисповедания?

– Я мусульманин и принадлежу к шиитской секте имама Джафара.

– Каково ваше желание?

– Я хочу жениться на этой женщине.

– Ханум, как ваше имя?

– Нино Кипиани.

– Какого вы вероисповедания?

– Я принадлежу к грекоправославной церкви.

– Каково ваше желание?

– Я хочу стать женой этого мужчины.

– Вы намерены сохранить свою веру или желаете принять веру мужа?

Нино на мгновение заколебалась, затем подняла голову и гордо и решительно ответила:

– Я намерена сохранить свою веру.

Сеид записал ее ответ. Лист бумаги скользил по ладони, постепенно заполняясь красивой вязью арабских букв. Брачный договор был готов.

– Подпишитесь, – велел Сеид.

Я поставил свою подпись.

– Какое имя мне следует написать? – спросила Нино.

– Твое новое имя.

Она твердой рукой вывела: «Нино-ханум Ширваншир».

Затем подписались свидетели. Сеид Мустафа вытащил свою печать и приложил ее к бумаге: «Раб Божий Хафиз Сеид Мустафа Мешеди». Он передал мне документ, затем обнял меня и произнес на фарси:

– Али-хан, я плохой человек. Но Арслан-ага сказал, что один, без Нино, ты сопьешься в горах. Это грех. Нино попросила привезти ее сюда. Если то, что она говорила, правда, люби ее. Если нет, мы завтра же убьем эту женщину.

– Она солгала, Сеид, но мы не станем убивать ее.

Он растерянно взглянул на меня. Затем оглядел комнату и рассмеялся. Через час мы торжественно сбросили мой кальян в пропасть. И на этом наша свадебная церемония завершилась.

Жизнь вдруг снова обрела смысл. Весь аул улыбался, когда я шел по улице и отвечал ему улыбкой. Пусть знают, какой я счастливый, даже счастливее, чем раньше. Я бы всю жизнь провел на этой крыше с Нино, у которой были крошечные ступни и ярко-красные дагестанские шаровары, подобранные у коленей. Нино быстро привыкла к жизни в ауле. Никто бы не догадался, что она могла жить, думать и действовать иначе, нежели остальные женщины аула. В ауле никто не держал слуг, поэтому и Нино отказалась от них. Она готовила еду, болтала с женщинами и пересказывала все деревенские сплетни. Я выезжал на охоту, принося домой подстреленную дичь, и поедал все блюда, рожденные воображением и вкусом Нино.

Дни наши протекали так: рано утром я наблюдал, как Нино босиком сбегает к роднику с пустым кувшином в руке. Затем она возвращалась, осторожно ступая босыми ступнями по острым камням. Кувшин покоился на правом плече, обхваченный тонкими руками хозяйки. До сих пор она лишь однажды споткнулась и уронила кувшин. Сколько горьких слез было пролито по поводу пережитого позора и сколько утешений получено от соседских женщин! Каждый день Нино, как и все женщины аула, приносила воду. Они стройной вереницей поднимались в гору, и я даже издалека видел босые ступни и устремленный вперед серьезный взгляд Нино. Она не оборачивалась, да и я старался глядеть мимо. Таков был крепко усвоенный закон горцев: никогда, ни при каких обстоятельствах не проявлять при посторонних свою любовь. Она входила в темный домик, закрывала за собой дверь и опускала кувшин на пол. Потом приносила мне чашу с водой и ставила передо мной хлеб, сыр и мед. Мы ели руками, так как это делали все жители аула. Нино вскоре научилась сидеть по-турецки и, закончив есть, облизывала пальцы, обнажая ряд белых, блестящих зубов.

– По здешним обычаям я должна мыть тебе ноги. Но поскольку нас никто не видит и за водой к роднику ходила я, мыть тебе мои ноги.

Я погружал эти крошечные, кукольные ноги в воду, а она начинала шлепать ногами и разбрызгивать воду мне в лицо. Затем я садился на тюфяк, а Нино располагалась у моих ног, напевая какую-нибудь песню или просто молчаливо глядя на меня. Я же никогда не уставал разглядывать лик моей Мадонны.

Каждый вечер она, подобно маленькому зверьку, сворачивалась в постели клубком.

– Али-хан, ты счастлив? – спросила она меня однажды ночью.

– Очень счастлив. А ты? Не хочешь вернуться в Баку?

– Нет, – серьезно ответила она. – Я хочу доказать, что не хуже любой азиатской женщины могу услужить своему мужу.