Али и Нино

Я поднял ее и отнес в спальню, где раздел и уложил в постель. Лихорадочно мечась, она произносила какие-то бессвязные слова.

– Нино, – позвал я, – потерпи несколько недель, а потом мы уедем домой в Баку.

Она устало кивнула и закрыла глаза. Заснув, она держалась за мою руку и прижимала ее к себе. Я долго просидел рядом, чувствуя ладонью, как бьется ее сердце. Затем сам разделся и лег рядом. Тело Нино было теплым, и она лежала по-ребячьи на левом боку с согнутыми коленями, спрятав голову под одеялом.

Проснувшись рано утром, она перепрыгнула через меня и побежала в ванную комнату. Там она долго умывалась и плескалась, не позволяя мне войти… Затем вышла, стараясь не встречаться со мной взглядом. В руках у нее была маленькая склянка с бальзамом.

– Тебе следовало поколотить меня, Али-хан, – произнесла она голосом примерной маленькой девочки.

– Куда уж там. После того как я целый день колотил себя, откуда было взять силы на тебя, Нино.

Она отложила бальзам, а евнух принес чай. Спешно выпив его, Нино молча и смущенно выглянула в окно на сад.

– Все бесполезно, – сказала она вдруг, посмотрев на меня решительным взглядом, – я ненавижу тебя, Али-хан. Я ненавижу тебя и буду продолжать ненавидеть, пока мы будем находиться в Иране. Я ничего не могу с собой поделать.

Мы поднялись, вышли в сад и молча уселись у фонтана. Перед нами шествовал павлин, а во двор мужской части дома въехала карета отца.

– Я могу сыграть в нарды даже с мужчиной, которого ненавижу, – посмотрев на меня искоса, вдруг смущенно произнесла Нино.

Я принес нарды, и мы стали грустно и уныло бросать кости. Затем, склонившись над бордюром фонтана, смотрели на свои отражения в воде. Нино окунула в воду руку, исказив рябью наши отражения.

– Не грусти так, Али-хан. Я не тебя ненавижу, а эту странную страну с ее странным народом. Ненависть пройдет, как только мы окажемся дома и как только…

Она коснулась лицом воды, а когда его подняла, со щек на подбородок покатились прозрачные капли воды.

– Я точно знаю, что это будет мальчик, но все равно придется еще подождать семь месяцев, – закончила она с гордым видом.

Наша судьба теперь зависела от продвижения войск по выжженным солнцем степям Азербайджана к старому городу Баку – городу, который оказался захваченным врагом и подвергался бесконечным пыткам нефтяных вышек. Я вытер лицо Нино и поцеловал ее в холодные щеки. Она улыбнулась. Издали снова раздался грохот барабанов в честь святого Гусейна. Я схватил Нино за руку, потащил ее быстро в дом и завел на полную громкость граммофон – арию из оперы Гуно «Фауст». Это была самая громкая пластинка в доме. Пока испуганная Нино, дрожа от страха, льнула ко мне, бас Мефистофеля заглушал древние выкрики «Шах-сей… Вах-сей…».

Глава 27

Не успела наступить осень, как войска Энвер-паши вошли в Баку, – по крайней мере так говорили на базарах, в чайхане и министерствах. Последние русские защитники города, истощенные и оторванные от своей части, причалили к берегам Ирана и Туркестана и сообщили о том, что над старой крепостью победоносно развевается красное знамя с белым полумесяцем. Арслан-ага опубликовал в газетах Тегерана напыщенные сообщения о вступлении в город турков, а дядя Ассад-ас-Салтане запретил эти газеты из желания угодить англичанам и просто из ненависти к туркам. Отец отправился на встречу к премьер-министру, и тот после некоторых колебаний разрешил восстановить судоходство между Ираном и Баку. Мы поехали в Энзели и, смешавшись с толпой беженцев, отправились на пароходе «Насреддин» к освобожденной родине.

На бакинском причале стояли солдаты в каракулевых папахах. Ильяс-бек приветствовал нас, подняв саблю, а турецкий полковник выступил с речью, стараясь придать своему мягкому стамбульскому говору как можно больше твердости азербайджанского. Мы прибыли в полностью разрушенный и разграбленный дом. Нино превратилась в деятельную домохозяйку: на протяжении недель она, засев в мебельных магазинах, вела переговоры с плотниками и, сосредоточенно нахмурившись, измеряла наши комнаты. Затем последовала череда таинственных встреч с архитекторами, наш дом заполнился шумом рабочих и запахами краски, древесины и штукатурки. Всем этим домашним гвалтом руководила Нино, сияющая от переполнявшей ее ответственности. Ей была предоставлена полная свобода в выборе мебели, обоев и внутренней отделки дома.

– Не сердись на свою Нино, Али, – докладывала она вечером, смущенная, но счастливая. – Я заказала кровати, самые настоящие кровати, которые заменят нам диваны. Обои будут светлых оттенков, а полы будут обиты ковровым покрытием. Детская – вся в белых тонах. Обстановка будет сильно отличаться от иранского гарема.