Али и Нино

Обхватив меня за шею, она потерлась о мою щеку, чтобы справиться с угрызениями совести. Затем отвернулась и, вытянув тонкий язычок, стала пытаться дотянуться им до кончика носа. Этот трюк она проделывала всегда, оказавшись в трудной ситуации: во время экзаменов, на приеме у врачей или на похоронах. Я вспомнил ночь Гусейна, когда позволил ей настоять на своем, хотя мне и претило ходить в обуви по коврам и сидеть за европейским столом. Мне осталась лишь плоская крыша с обзором степи. Там Нино не предложила никаких структурных изменений. В воздухе стояла известковая пыль и шум.

Я сидел на крыше с отцом, отвернувшись в сторону и дотягиваясь, как Нино, кончиком языка до носа. Я вдруг почувствовал, что выгляжу виноватым.

– Ничего не поделаешь, Али-хан, – произнес спокойно отец. – Домашние хлопоты – женское дело. Нино показала себя с хорошей стороны в Иране, хотя ей не так-то легко и далось все. Настал твой черед. Помни, о чем я говорил тебе: Баку теперь часть Европы и навсегда им останется. Темная прохлада комнат и красные ковры на стене остались в Иране.

– А ты, отец?

– Мое место тоже в Иране, и я поеду туда сразу же после рождения внука. Буду жить в нашем доме в Шамиране, пока и там в моду не войдут белые стены и кровати.

– Мне следует остаться здесь, отец.

– Я знаю, – кивнул он с серьезным видом. – Ты любишь этот город, а Нино любит Европу. Но мне не нравится наше новое знамя, шум, охвативший новое государство, и запах безбожия, витающий над городом.

Он опустил голову и вдруг сделался похожим на своего брата Ассада-ас-Салтане.

– Я уже стар, Али-хан. Мне невыносимо видеть все эти нововведения. Ты же молод и смел и поэтому должен остаться здесь. Ты нужен Азербайджану.

С наступлением сумерек я стал прогуливаться по улицам города. На перекрестках дежурили турецкие патрули. Вид у них был суровый и непроницаемый. Я разговорился с некоторыми офицерами, и они рассказали мне о мечетях в Стамбуле и летних ночах Татлысу. На крыше старого губернаторского дворца развевалось новое знамя, а в нашей гимназии заседал парламент. Жизнь в старом городе, казалось, превратилась в сплошной карнавал. Защитник прав народа Фатали-хан в качестве нового премьер-министра издавал законы и отдавал распоряжения. Мирза Асадулла, брат Асадуллы, пожелавшего уничтожить всех русских, был назначен министром иностранных дел и подписывал соглашения с соседними странами. Все эти метаморфозы увлекли и меня. Глубоко взволнованный непривычным чувством политической независимости, я с любовью разглядывал новые армейские шинели и знакомился с законами. В первый раз в жизни я чувствовал себя уютно в своей родной стране. Русские ходили крадучись, а бывшие учителя при встрече со мной почтенно здоровались. Оркестр в городском клубе весь вечер играл народные песни, мы могли не снимать шляп, а Ильяс-бек и я общались с турецкими офицерами, вернувшимися с фронта или только собирающимися туда. Они рассказали нам об осаде Багдада и о переходе через Синайскую пустыню. Им довелось повидать песчаные дюны Триполи, размытые дороги Галиции и снежные лавины в горах Армении. Они пили шампанское, нарушая Коран, и говорили об Энвере и наступлении Туранской империи, которая объединит тюркские народы. Я с изумлением и благоговением впитывал каждое их слово, ибо все это казалось нереальным, прекрасным и незабываемым сном.

Затем наступил день большого парада. По городу маршировали военные отряды. Паша, весь увешанный орденами, проехал на коне мимо выстроившихся солдат и отдал честь новому знамени. Нас переполняли гордость и благодарность, мы забыли о различиях между шиитами и суннитами и были готовы отдать жизнь за османского халифа, расцеловав сухую руку паши. Лишь один Сеид Мустафа стоял в стороне, отделившись от толпы, и всем своим видом выражал ненависть и презрение. Среди всех звезд и полумесяцев на тунике паши он заметил болгарский военный крест, который глубоко возмутил его как символ чужой веры на груди мусульманина.

После парада Ильяс, Сеид и я сидели на бульваре, усеянном осенней листвой. Друзья затеяли яростный спор по поводу основных идей нового государства. После всех кампаний и боев в Гяндже, после бесед с молодыми турецкими офицерами и опираясь на свой собственный военный опыт, Ильяс-бек убедился, что единственным способом спастись от нашествия русских в будущем было проведение европейских реформ, причем как можно быстрее.

– Я утверждаю, что можно строить крепости и дороги, вводить реформы, оставаясь при этом правоверным мусульманином! – возбужденно кричал он.

Сеид хмурил брови, глаза его были усталыми.

– Можешь пойти еще дальше, Ильяс-бек, – произнес он хладнокровно, – скажи еще, что можно пить вино, есть свинину и оставаться при этом правоверным мусульманином. Европейцы уже давно установили, что вино полезно для здоровья, а свинина – питательна. Конечно же, правоверным мусульманином можно остаться, только архангел, стоящий во вратах рая, не поверит этому.