Али и Нино

Хаса отвечал на приветствия, переполненный радостью возвращения. Вот они - люди, которых он называл своим «кругом», и которым судьбой было предназначено окружать его, общаться с ним, приглашать в гости, считать его достаточно милым или просто невыносимым, и прослеживать его жизнь с праздным любопытством зрителей. Это были - гинеколог, доктор Хальм, седовласый Матушек - изобретатель очень известной, но бесполезной диеты; ортопед Захс, который работал в своей клинике только зимой, в лыжный сезон; длинноногий хирург Матес, влюбленный в китайскую живопись, и невролог Курц, заведовавший санаторием и увлеченный каким-то сосудистым заболеванием.

Друзья сидели за столиком, задавали вопросы, которые по сути дела, не очень-то отличались от вопросов обера, и озабоченно качали головами.

-  Так значит ты, содомит ты эдакий, женился на ангорской кошке, - с завистью в голосе, произнес кто-то из них.

Хаса кивнул и ему вдруг показалось, что все это уже происходило с ним однажды, в каком-то ином, нереальном мире.

Мраморный столик был заставлен кофейными чашками. Пролившаяся из стакана вода тонкой полоской растеклась по его мраморной поверхности, образуя бухты и озера под чашкой доктора Курца.

Хаса рассказывал им о своем свекре, бывшем паше, который ныне управляет большим ковровым магазином, о необычных науках, которые изучает его жена, и о дворце на Босфоре. Потом, немного смущаясь, дополнил свой рассказ историей о чудесном исцелении всемирно известного дервиша Али-Кули из Сараево.

Стол слушал с восхищением и завистью. Только когда он проронил слова «опухоль гипофиза», лица их прояснились и высказывания приобрели деловой и профессиональный характер.

- Это что! Вот у меня недавно был такой случай, – сказал доктор Курц, умаляя значимость опухоли гипофиза. - Коммерческий советник Дански, приступ нервной икоты. Он икал три дня без остановки. Что тут можно сделать?

Он замолчал и гордо посмотрел по сторонам.

- Подержать голову полчаса под водой, задержав дыхание. Действует безотказно, – сказал хирург с жестокостью, присущей людям его специальности.

- Проглотить лед, – высказал свое мнение ортопед, подумав при этом о ледовом покрытии в лыжный сезон.

- Я попробовал гипноз, – продолжил доктор Курц, - и представьте себе, он просыпается от гипноза и продолжает икать дальше.

- Тебе надо было позвать профессора Заама,– сказал Хаса участливо, - я слышал, что ему известно какое-то верное средство от икоты.

Врачи заговорили одновременно, перебивая друг друга. Курц говорил что-то о психическом шоке, а Матушек страстно и громко заявил:

- Да это же вазомоторное расстройство диафрагмы.

За соседними столиками оглядывались на них. Старый метрдотель стоял у колонны и довольно смотрел на столик врачей. «Ученые споры, – с уважением думал он, - все-таки, у нас - самое лучшее кафе».

- Вам всем надо пройти дополнительные курсы подготовки для медиков-неучей, – сказал гинеколог Хальм. - Вы забыли теорию. Это же простое раздражение диафрагмы. А кто отвечает за иннервацию диафрагмы? Nervus sympathicus. Ага! Слышали ли вы что-нибудь о Lucus cisylbachi? Так то. Тут есть только один...

Он не закончил фразы. Перед их столом возникла блондинка, испуганно смотрящая на спорщиков, на бухты и озера, омывающие чашку доктора Курца.

- Меня зовут Азиадэ, - сказала девушка, и икота коммерческого советника канула в бездну медицинской науки.

Врачи вскочили. Азиадэ пожимала незнакомые мужские руки и украдкой посматривала на смущенно мигающего Хасу. Так значит эти мужчины, чьи руки она сейчас пожимает и на чьи вопросы должна отвечать, и есть те люди, которые представляют загадочный мир Хасы.

- Да, - рассеянно отвечала она, присев за стол. - Вена действительно, очень красивый город.

Врачи с любопытством разглядывали ее и задавали вопросы, на которые Азиадэ терпеливо и подробно отвечала.

Посторонние мужчины улыбались ей, и их лица отражали при этом самые различные эмоции. Они смотрели на Азиадэ, на ее серые глаза, короткую верхнюю губку, беспомощное выражение лица, и мир казался им прекрасным, полным заманчивых тайн и загадок, отличающихся от необъяснимой икоты коммерческого советника Дански.

- По вечерам мы ездим в Хойриген, – сказал доктор Курц, слывший знатоком женской души. - Вы были когда-нибудь в Хойригене, милостивая фрау?

- Нет, но я знаю, что это где-то в Гринциге. На закате, люди собираются в виноградниках и поют там песни.

- Почти правильно, - похвалил Курц, и остальные мужчины одобрительно закивали головами.

Да, они все сегодня собирались ехать в Хойриген, к виноградным садам в пригороде, на эти узкие улочки и старинные маленькие домики, разбросанные на невысоких холмах, освещенных мягким светом луны.

Они поднялись. Скорее домой! Заглянуть в клинику, сделать необходимые звонки пациентам, договориться с женой или подругой, и в путь по ухабистым дорогам к ночной тишине старых виноградников.

- Хорошо,- покорно сказала Азиадэ, - в Хойриген.

Стройная и далекая, стояла она возле Хасы. Он протянул ей руку и повел к выходу под пристальными взглядами посетителей кафе.