Алиби

С промежутком в несколько лет Джеймс, Пруст и Манн ощутили темное притяжение этого города, который разбередил в них возвышенные эстетические чувcтва, а заодно и тягу к низкопробным дешевкам. Венеция, писал Манн, «не то сказка, не то капкан», и та же двойственность находит отзвук в описании Ян Моррис: «полу-восток, полу-запад, полу-земля, полу-море, на полпути между Римом и Византией, христианством и исламом, одна нога в Европе, другая попирает перлы Азии».

Лидо, обращенный к Адриатическому морю, можно считать плодом кратковременного помрачения прагматичной венецианской фантазии; начинался он как успешное коммерческое предприятие перед мировой войной, итогами стали два лучших отеля в Европе, неспешный образ жизни, не имеющий ничего общего с дергаными ритмами Венеции, и прибрежный курортный городок, куда приезжают поплавать днем и покутить ночью. Трудно представить себе Лидо без хозяйки дома — Венеции, а посетив Лидо (не все туристы знают, что это обязательно), становится столь же трудно представить себе Венецию без этих пляжей.

Отели «Бэн» и «Эксельсиор» я впервые увидел много лет назад. Я сел на вапоретто прямо у вокзала и высадился на Пьяццале-Санта-Мария-Элизабетта на Лидо — видимо, на том самом месте, где в фильме Висконти несговорчивый гондольер высаживает Ашенбаха, прежде чем вернуться в Венецию. От причала я вслед за Ашенбахом пошел по Гран-Виале-Санта-Мария-Элизабетта, «по белым цветом цветущей аллее с тавернами, лавками и пансионами по обе стороны, что, пересекая остров, спускалась к морю», как описывает ее Манн, и наконец вышел к берегу неподалеку от отеля «Бэн», расположенного на Лунгомаре-Маркони.

Из отеля «Бэн» открывается вид на Адриатическое море, как и из «Эксельсиора», еще одной великолепной гостиницы на том же Lungomare, или променаде. Оба они воплощают в себе богатство и величие мира, обитатели которого вполне могли бы взять билеты первого класса на Восточный экспресс или отплыть из Саутгемптона на «Титанике». «Бэн» выстроен в спокойном и сдержанном стиле модерн, а «Эксельсиор», открывший свои двери в 1907 году, куда пышнее, с длинным мавританско-венецианским фасадом. Пешком между ними минут десять ходу, но можно также доехать на автобусе-челноке, снующем туда-сюда. Крошечный канал ведет из лагуны к частному причалу «Эксельсиора», оттуда каждые полчаса отходят водные такси, соединяющие «Эксельсиор» с отелем «Даниеле» неподалеку от площади Святого Марка.

Помимо «Даниеле», Венеция по праву гордится еще тремя великолепными отелями: «Киприани», «Гритти» и «Бауэром». В обычном случае город порождает туристические заведения. На Лидо все с точностью до наоборот. «Бэн» и «Эксельсиор», по сути, и создали Лидо. Лорд Байрон ездил верхом по местным пустынным пляжам, а еще здесь есть старое еврейское кладбище. Но каким бы ни был дух острова до появления отелей, туристическая индустрия изменила его необратимо. До Первой мировой войны — когда Европу пробудили с беспрецедентной грубостью — сюда приезжали представители королевских и великосветских семейств, здесь они купались — повальное увлечение, завладевшее воображением европейцев в последние десятилетия XIX века. Здесь, раскрасневшись после изумительного дня на пляже, где они погружались в воду, высыхали, вытягивались на полосатых шезлонгах под строем тентов, представители зажиточной буржуазии прихорашивались и дожидались, когда подадут ужин, — и при этом изо всех сил старались убедить себя и других, что кровь их все-таки приобрела голубоватый оттенок.

Те дни давно в прошлом. Может, мы и приезжаем в Венецию и на Лидо в погоне за воспоминаниями о былых временах, окрашенными в цвета сепии, но нам никогда уже не найти той же атмосферы, тех же нарядов, того же почтительного топотка ног официантов. Однако что-то сопротивляется тому, чтобы на место отпечатавшегося в сознании дагерротипа — тщательно простроенной у Висконти сцены за завтраком в отеле «Бэн» — поставить небрежно одетую, босоногую, приходи-как-хочешь, ешь-сколько-влезет мешанину родителей и детей, которые толпятся тут нынче. В глубине души мы продолжаем надеяться на чудо: однажды вечером, сидя в одиночестве на веранде с видом на море, мы вдруг поймем, что уплываем в величавое благолепие мира рубежа веков — мира, понятия не имеющего о том, что он стремительно скатывается к конфликту, который положит ему конец. Повесть Томаса Манна была опубликована в 1912 году. Два лета спустя в августе заговорили пушки.