Он достает из кармана серебряную ручку и держит ее наготове:
— Приношу свои извинения. Где вам подписать, моя дорогая?
— Перестаньте меня преследовать, — говорю я, абсолютно ничего не понимая.
— Что, простите?
— Перестаньте меня преследовать и оставьте меня в покое, иначе я вызову полицию.
— Да что это с вами? — он озирается по сторонам, ища поддержки.
К столику торопливо подбегает наш менеджер Кимберли Форбс в белой блузке и черном деловом костюме:
— С вами все в порядке, мистер Уиттл?
— Не уверен, — мужчина хмурится и криво усмехается. Опять
Мои глаза полны слез. Кимберли поворачивается ко мне, ее взгляд пронзает меня, как два острых кинжала:
— В чем дело, Женевьева?
И тут позади мужчины в клубах сигаретного дыма появляется брюнет, чья кожаная куртка висит на стуле, и Танк.
— Что происходит? — вопрошает брюнет.
— Эта дама утверждает, что я ее преследую.
— Вы
Я падаю на пол, прямо посреди ротонды, среди металлических ножек стульев, крошек, раздавленных чипсов и обрывков бумажных салфеток. Все приходит в смятение. Кто-то просовывает руки мне под мышки и ставит меня на ноги. Я издаю нечленораздельный вопль. В моих ушах все еще звенит
— Вставай, вставай. Тебе пора домой.
Глаза мои полны слез. Я ничего не вижу и не соображаю, кто это говорит, пока мы не оказываемся на лужайке перед отелем.
— Оставь меня, Тревор. Я хочу, чтобы они меня убили.
— О чем это ты говоришь? Ты что, забыла принять таблетку? Ну зачем, спрашивается, Кен Уиттл будет тебя убивать?
— Какой еще Кен?
— Кен Уиттл. Комик. Он весь месяц выступает в зимнем саду. Вот погляди.
Мой взгляд следует за его пальцем и утыкается в афишу на столбе.
А над всем этим красуется Кен Уиттл собственной персоной в белой шляпе, с густым фальшивым загаром, поднявший вверх оба больших пальца.
— У него сегодня не было этого загара.
— Так ведь он сегодня не выступает, — говорит Тревор, уперев руки в бока. — Что за хрень, Женевьева? Что это сегодня с тобой?
— А кто были другие двое?
— Я думаю, это его импресарио и телохранитель. А ты что себе вообразила?
— Трех поросят.
— Нет тут никаких поросят.
Я поворачиваюсь к нему и ловлю его взгляд. Он думает, что я рехнулась. Как я могу что-нибудь ему объяснить, если все, что я скажу, только укрепит его подозрения?
— Я слышала этот смех, — бормочу я. — Я лежала там и все слышала. Они сковали мне руки, а потом убили моего отца…
И тут я все вспомнила. Да, я слышала этот смех, когда они положили меня на носилки. Восемнадцать лет назад он уже был суперзвездой. «Комедийное шоу Кёна Уиттла». Я помню его. Когда умирал мой отец, все вокруг было заполнено его смехом.
— Мне кого-нибудь позвать, Джоан? Кого-нибудь, кто мог бы отвести тебя домой. Я не думаю, что тебе стоит оставаться одной.
— Нет, — отвечаю я. И это правда.
Тревор куда-то исчезает, и я остаюсь одна, стоя на коленях посреди тротуара, уставившись на афишу Кена Уиттла. Через несколько минут Тревор возвращается с моим пальто и сумкой, помогает мне встать на ноги, надевает пальто, застегивает пуговицы, как это всегда делал мой отец, и вешает сумку через плечо.
— Главное — не волнуйся, окей?
Бреду, не разбирая дороги, подгоняемая дующим в спину ветром. Как жалко, что мне не хватает смелости просто зайти в море и утопиться. Или утопить того, кем я вынуждена быть — эту Джоан Хейнс.
Глава одиннадцатая
Нахожу его в зале номер три, складывающим в аккуратную стопку маты после занятий бойцовского клуба.
— Привет, — улыбается он. — Ты, кажется, собиралась прийти сегодня вечером?
— Не было настроения.
— Ну хорошо. Я хотел показать тебе кое-какие приемы самообороны, так?
— Так. Но это ничего. Ты ничего не должен. Просто мне хотелось увидеть тебя.
Кейден доброжелательно улыбается, и это все, что мне нужно. Взяв с верха стопки голубой мат, он кладет его посреди комнаты.
— Заходи.
— Что?