Алийское зеркало

Неверный зимний свет был тому причиной или что-то иное, но мне вдруг почудилось, будто Ирранкэ сделался прежним, таким, каким был до визита к фее, и почти угасший огонь в нем разгорелся с новой силой. Даже усталое и ожесточенное лицо словно разгладилось, шрам стал почти незаметным, а выбивающиеся из-под шапки волосы показались не седыми, а пепельно-русыми, как много лет назад…

– Почему ты решил, что волшебство возвращается? – спросила я.

– Помнишь наш разговор на постоялом дворе? – спросил он после паузы. – Я сказал тебе, что оно начало иссякать.

– Да, и мастерство забыто, потому что даже самый умелый мастер не сумеет создать что-то из ничего, – припомнила я. – А потом, в твоих воспоминаниях… Феи выпили волшебство из этого мира, чтобы хватило сил открыть дверь?

– Именно так. Но оно как сорная трава: если останется хоть стебелек, хоть обрывок корешка, вырастет и заполонит все кругом, сколько ни выпалывай, – совершенно серьезно сказал Ирранкэ, и я невольно улыбнулась: нашелся огородник! – Нам повезло, что феи вовремя нашли подходящее место, не успев иссушить наш мир, или выжечь его, или выморозить… А в легендах и о таком говорится, о мирах, в которых вовсе не осталось жизни, только голый камень или лед, которому уже никогда не суждено растаять.

– Вот именно сию минуту немудрено в это поверить, – пробормотала я, поглубже натянув шапку на уши, тут же спохватилась и окликнула: – Ири, а ты почему без шапки, чудовище?!

– А мне жарко! – отозвалась она и указала на ящерку. – Она меня греет!

Я только вздохнула, решив больше ничему не удивляться.

– А помнишь, о чем еще мы говорили?

– О Создателе. О том, что он, наверно, тоже был волшебником, раз умел пользоваться ключом, открывать двери и бродить… – Я осеклась.

– Между мирами, – закончил Ирранкэ. – И сдается мне, он видел то же самое, что видит Ири, и даже намного больше.

– Ты уж говори, да не заговаривайся, – помотала я головой, – а то ты сейчас ее потомком Создателя выставишь!

– Так ведь это правда, – улыбнулся он. – Алиев сотворил он, и в жилах Короля-чародея, должно быть, тоже текла его кровь. Забавно выходит, Марион! Я должен закончить дело жизни моей прародительницы, а Ири, быть может, продолжит дело самого… Раз волшебство возвращается, потребуются те, кто сумеет приручить его заново, – старые-то приемы не работают, да и не осталось умельцев.

– Ирэ, – серьезно сказала я, – бабушка всегда говорила мне: не беги впереди лошади. Мы еще даже дверь не нашли, я уж молчу о том, чтобы совладать с феей, а ты навыдумывал – на десяток жизней хватит, ваших, алийских, а не человеческих!

– А разве это плохо? – так же серьезно ответил он. – Знаешь, Марион… Если ты разучился мечтать, значит, ты почти что мертв.

– Ты…

– Я – разучился. Мое стремление уничтожить эту тварь, спасти вас, найти ключ… это было именно желание, не мечта. Сделать это во что бы то ни стало, а там и смерть не страшна, а о том, что будет… или могло бы быть дальше, думать уже нет ни сил, ни желания. А мечты – они…

Ирранкэ умолк, глядя в серое небо.

– Как облачные драконы? – подсказала я. – Вроде и есть они, и увидеть их можно, а все едино не поймаешь. Только и остается любоваться издали и думать: а вдруг когда-нибудь все-таки получится погладить чудесного зверя?

– Именно так. И, говорят, – добавил он и улыбнулся, – кое-кому это удалось. И заново научиться мечтать, и…

– Неужто?

– Да. Я, похоже, нашел своего облачного дракона. – Ирранкэ крепче сжал мою руку. – Теперь не отпущу.

– Ну конечно, – сказала дочь, вынырнув из-за большого камня, – я там дорогу ищу, а вы тут обнимаетесь! Я, может, тоже хочу! Ай-й… не так же сильно, задавите же…

Она посопела, прижавшись к нам, потом сказала:

– Знаете, как красиво? Все кругом серое, черное, зимнее, а я гляжу: за скалой откуда ни возьмись цветок!.. Ну, кажется, будто цветок – большой такой, больше этой самой скалы, и светится мягко-мягко, не как вот она. – Ири подергала ящерку за хвост, который свешивался ей на плечо, словно диковинный шарф, – а так… ну… Нежно, вот. Помнишь, мам, у графини Ауноры была шелковая брошь с бриллиантом в середке? Вот похоже: если свет на него попадет, он сияет, а сквозь лепестки лучики просвечивают…

– Ты о нас, что ли? – обескураженно спросила я, переглянувшись с Ирранкэ.

– Ну а о ком же еще? Хотя, – тут же сказала дочь, – брошь – это не то. Она неживая. А это… как цветок жасмина, а в нем роса на свету искрится, вот. Да, так правильно!

Я промолчала. Что тут скажешь?

– И мы уже почти пришли, – вдруг будничным тоном произнесла Ири. – Круг вон там, за поворотом, идем скорее!

Камни были разные – побольше и поменьше, сильно вросшие в землю. Летом на них, должно быть, зеленел мох, но сейчас были видны только черные пятна да белые снежные шапки.

– Да, вот это озерцо и водопад, тоже замерзший… – Ирранкэ шагнул было вперед, но дочь вцепилась в его одежду:

– Погоди! Нельзя пока!

– Почему?

– Я же сказала, они вразнобой тарахтят, – сердито ответила она. – Так ты никуда не попадешь. Если только в очередную обманку. Проход тут только один, но вокруг много напутано…