Алийское зеркало

– Это ты сейчас выдумываешь лишку. Сам посуди, кем бы я там была? Приживалкой? Прислугой меня бы не взяли, зазорно для тебя, верно? А ничего другого я не умею. На равных с человеком, да еще обычного происхождения, никто из ваших общаться не стал бы, даже слуги. Приветили бы, если бы ты велел, – добавила я, – но, знаешь, приятного мало, когда с тобой через губу разговаривают и принимают в гостях по необходимости. Так я и сходила бы с ума все эти годы от безделья… И кем выросла бы вот она, если вовсе появилась бы на свет?

– Принцессой, – без улыбки сказал Ирранкэ.

– Могу представить! Ее живо забрали бы у меня, чтобы обучить всему, что полагается знатной девице, так? Молчишь? Значит, я права… Нет уж, не стоит гадать, мол, если бы да кабы… Она дочка ключницы, а ключница в герцогском замке – человек не последний!

– Так это везде так. От ключа зависит, – произнес он. – Но, пожалуй, ты права. Мне куда приятнее видеть сорванца себе на уме, нежели благовоспитанную знатную девицу. И нет смысла гадать о несбывшемся, ты верно сказала. Время вспять не повернешь.

– А если можно было бы, ты бы рискнул?

– Нет, – едва заметно улыбнулся Ирранкэ. – И весточку в прошлое передавать не стал бы. Я уехал тогда, не попрощавшись, но мне показалось, так будет лучше.

– Ну и правильно, – вздохнула я. – Бабушка Берта говорила, долгие проводы – лишние слезы. Да и что ты мог сказать? Марион, это случайно получилось, прощай, больше не свидимся? Лучше уж так. Ты еще сказал, что вряд ли вернешься живым из своего путешествия.

– Но ты все равно ждала, – сказал он утвердительно, а я кивнула.

– Ждала. Сама себе не признавалась, но… Как гляну на нее, – я покосилась на Ири, задумчиво бродившую у входа в наше убежище, – так и думаю, где ты, жив ли еще…

– А раз я все время была перед глазами, то мама, считай, только о тебе и думала, – заключила Ири, мгновенно оказавшись рядом. – И ждала. Ждала-ждала, не отпирайся, мам! Бывало, сядешь и смотришь в никуда, или вон в зеркало наше, а как я спрошу, о чем ты думаешь, так сразу юлить начинаешь. О недостаче в погребах беспокоишься, ага, как же, поверила я!

– Наверно, этим ожиданием ты меня спасла, – серьезно сказал Ирранкэ. – У нас… У нас просто: если я сказал, что не вернусь, значит, так тому и быть. Горевать станут, а вот глаза проглядывать на дороге и в каждом всаднике узнавать меня – нет. А люди… Люди часто поступают неразумно, и в этом их счастье, а еще…

– Я помню, что ты тогда о нас сказал, – невольно улыбнулась я. – И довольно рассиживаться!

– Верно. И не выдумывай больше глупостей. Надо будет, я вас обеих донесу, – совершенно серьезно сказал Ирранкэ, а я засмеялась, потому что сама думала так же, и не раз. – Что смешного?

– Ничего, – заверила я. – Вспомнилось кое-что. Ну, идем? Ири, ты как, услышала что-нибудь?

– Да-а… – протянула она, восторженно блестя глазами. – Я поняла, как с этим управляться! Я раньше правда тренькала по этим вот струнам не в склад не в лад, а теперь… Теперь разобралась!

– И как же? – спросил Ирранкэ.

– А я не знаю, как объяснить, я таких слов не знаю, – заявила Ири и подняла руки, будто обнимая долину.

– Попробуй теми, какие знаешь. Или новые придумай.

– Ну просто… Кругом все звучит по-своему. У тебя, пап, красивая нота, холодная, темно-синяя и снежная, острая, как твой кинжал… А у мамы – вечерняя, почти черная, жасминовая, бархатная и немножко серебряная, теплая и мягкая. А у нее вот, – тут она бесцеремонно потыкала пальцем ящерку, которая так и сидела у нее на голове, – как лучик света во‑он той звезды, да, самой яркой! Такой чистый-чистый, хрустальный звук, вроде бы ледяной, а на самом деле горячий-прегорячий…

– У тебя у самой жара нет? – встревоженно спросила я, но Ири возмущенно отстранилась, когда я потянулась потрогать ее лоб.

– Нет у меня никакого жара! А ключ – он почти как ящерка, только звук зыбкий, дотронешься до струны – слышно эхо… Но это не эхо! – сообразила вдруг Ири. – Это дверь отзывается! Нам вон в ту сторону, пошли скорее!

– Думаешь, мы по таким завалам пройдем? – поежилась я, глядя на осыпь, ощетинившуюся острыми каменными обломками.

– Да, – твердо сказала дочь. – Непременно пройдем. Только минуточку погодите, я, кажется, уже до конца поняла, как нужно на этих струнах играть…

Когда улеглась снежная и каменная пыль, поднятая внезапно сошедшей лавиной (не слишком большой, но не хотелось бы оказаться на ее пути!), а мы откашлялись и протерли глаза, осыпи не было. Что там, склон теперь был ровным, как дорожка в герцогском саду!

– Ну… Перестаралась немножко, – заключила Ири, погладив ящерку. – Зато как далеко видать, никакие булыжники не мешают, а?

Я покосилась на Ирранкэ, а он только вздохнул. И то: ни я, ни он колдовать не умеем, а Ири, похоже, приспособилась… Как знать, только ли в этой долине? Да без разницы, подумала я тут же, лишь бы на голову себе и нам какую-нибудь скалу не уронила!

– И правда, видно далеко, – сказал он, приглядевшись. – И вот ту скалу я определенно знаю… Идем! Если память меня не подводит, то круг камней должен быть как раз за нею.