Алиса, Джейн и фисташки

Автомобиль постепенно набирал скорость. За окном мимолетными бликами мелькали машины, дома, деревья, люди. Молодой человек старался уловить взглядом знакомые улочки, по которым он прогуливался когда-то. А вот и старый бар, в котором Бенедикт раньше работал. Сейчас его закрыли. В баре показывали футбольные матчи, которые он любил смотреть. А вот и фонтан в виде грифона, низвергающего целый фейерверк водяных лент. Какой же он красивый, солнечный! Словно вылит из золота. Настоящее произведение искусства.

Виола любила рассказывать, как грифон оживает по ночам, летая над темным и безмятежным городом и заглядывая в окна к спящим людям. Так, ради любопытства. Бенедикт называл все это милыми выдумками. Неожиданно молодому человеку показалось, будто бы грифон подмигнул ему своим золотистым глазом. А может все это и не выдумки? Все, прочь! Виола, фонтан…прочь!

Вскоре городские пассажи остались позади. «Пежо» выделывал кругаля, пробиваясь через лесной массив куда-то в гору. Автомобиль остановился около смотровой площадки, огороженной железными перилами. Здесь же был установлен обычный телескоп с длинной трубой. Нина вышла из машины, хохоча и зазывая Бенедикта следовать за ней на площадку.

Сверху можно было разглядеть весь город: темные, невзрачные крыши домов, верхушки деревьев, парящие в небе птицы и серые дороги-змейки, петляющие среди бархатистого растительного покрывала. Нина навела телескоп на небо и взглянула.

– Невероятно! – восторженно прошептала девушка. – Правда лучше смотреть ночью. Я часто наблюдаю здесь за звездами. Но в этот раз мне повезло – я не одна.

Бенедикт не сводил своего взгляда с города, который, купаясь в лучах ласкового солнца, слал молодому человеку свой восторженный воздушный поцелуй. Нина отошла от телескопа, дав возможность насладиться красотами небесного свода своему спутнику. Однако небо не интересовало молодого человека. Он направил телескоп прямо на город. И его взгляд соприкоснулся с увиденным.

– Что ты видишь? – поинтересовалась Нина.

И Бенедикт принялся неторопливо рассказывать, как возле водяного грифона, будто в безмятежной неге, кружилась рыжеволосая девушка в легком платье. Около нее стоял молодой человек и фотографировал. А она порхала, громко хохоча и будто бы желая взлететь под самый небесный купол. А там, вдалеке, мелькали велосипедисты. Такие проворные, что даже сложно было уследить за ними. Они быстро катились по дороге.

– До чего интересно со стороны наблюдать за жизнью, – сказал молодой человек, закончив свои наблюдения. – Кто-то торопится, а кто-то просто наслаждается моментом.

Согласно кивнув, Нина легко и неторопливо коснулась рукой по трубе телескопа, как по струнам гуслей. Бенедикт почувствовал в ногах какой-то странный толчок, будто они взлетают, и резкий спуск куда-то вниз. Затем молодой человек свалился на что-то мягкое. Смотровая площадка, телескоп, город – исчезло все. Вокруг было темно. Включился неяркий свет. Бенедикт плюхнулся на большой черный ковер, который был настолько пушистым, что молодой человек даже не ушибся при мимолетном падении. Совершенно не понимая, что происходит, Бенедикт поднялся с ковра и принялся осматривать комнату, расхаживая из одного угла в другой.

Комната больше напоминала маленькое подземное убежище, обложенное серым кирпичом. С потолка, на длинных черных проводах, свисали яркие ромбовидные фонарики, сделанные из серебристой ажурной проволоки, причем каждый фонарик, по очереди, изящно изгибался вверх, будто шея цапли, а затем плавно опускался вниз. Происходило некое комбинирование света по всему пространству. И больше ничего здесь не было. Лишь посреди этих извивающихся фонариков стояла Нина. Со сложенными на груди руками она казалась их повелительницей. Девушка лукаво улыбалась и, по всей видимости, ждала, когда Бенедикт просверлит взглядом последний кирпичик и последний фонарик.

– Хорошая поездочка, да? – как ни в чем не бывало поинтересовалась Нина, едва молодой человек остановился около одного фонаря.

– Это что – похищение? Где я? – задал он первый вопрос, который, как правило, следует задавать в таких ситуациях, и слегка дотронулся до фонаря рукой. Шершавый, как наждачная бумага.

Вместо ответа девушка с той же лукавой улыбкой повернула в сторону один из фонариков. Буквально из воздуха друг подле друга появилось два больших сидения: одно – черное, другое – белое. Эти сидения напоминали цветки кувшинки, и в каждом была положена большая округлая меховая подушка, а на ней – серебристые подносы, на которых стояли высокие и зауженные кверху прозрачные бокалы, будто закрытые початки кукурузы, с какой-то желтой жидкостью внутри.

– Считай, что я тебя похитила. На время. Присаживайся, – мягко произнесла Нина, по-царски расположившись в белой кувшинке.

Бенедикт присел на кувшинку, которая предназначалась для него. Что ему еще оставалось делать? Ничего рассказывать не хотят, никуда не выпускают.