Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950

Отчего это? Не то что, как бывает: какое-то волнение, подъем, нет – просто тупая, тяжелая боль… Только что прошел дождь, воздух свежий врывается в окна, с улицы доносится шум, грохот – жизнь бьется быстро, лихорадочно, а я сижу в грязном неуютном номере – одна, со своей безысходной тоской…

Не могу понять, что со мной…

Как скоро – Москва… На носу…

Боже мой, Боже мой, а что дальше?

Что там?!!!

Скорее лети, время, скорее, скорее…

Дорогой мой, бесконечно, без границ дорогой!

Как хочется иногда прижаться к твоей груди и выплакать всю свою тоску, всю боль, накопившуюся годами…

Как бы мне стало легко…

Надеялась на заграницу – думала, здесь должно что-нибудь произойти, – а теперь жди осени, а может быть, и целый год…

Мучительно…

Невыносимо…

Иногда кажется, что голова разорвется под тяжестью мыслей… Не под силу… Бывают минуты, когда хочется выкинуть что-то страшно нелепое, такой вздор, чтобы все руками развели и рты поразинули… Выйти за кого-нибудь замуж или уехать куда-то далеко – неизвестно зачем…

Или еще чего-нибудь…

И могу…

Уж очень замучилась…

Может быть, и хорошо, что в Москву едем, – отдохну. Хотя какое там! – Лето в Москве – это тоже…

Вся надежда на Господа…

Что он даст, то и будет…

26 [апреля 

/ 9 мая 1906 г.]116. Вторник

Варшава

Голова тяжелая, свинцовая… Ноги ноют… Слабость… Карандаш едва держится в руке. Прямо на меня в большое окно смотрит луна… Красивая, холодная, бесстрастная. Какие-то 2 большие купола – горделиво высятся на бледном голубом фоне. Окно раскрыто настежь, но свежести не чувствуется… Воздух душный, тяжелый, давящий… С улицы доносится беспрерывный грохот, режет по уху и раздражает… А через неделю это же ужасное бесконечное громыхание будет преследовать в «белокаменной матушке Москве»…

Все еще не верится…

Неужели уже опять Москва?!..

Опять завертится старое колесо?!..

Боже мой, Боже мой, какое тоскливое предстоит лето…

Василий Иванович будет ходить по Швейцарии.

К ним присоединяется Надежда Ивановна Секевич117… Помню, когда я услышала об этом, у меня точно что-то рухнуло внутри и замерло.

Чего бы я ни дала, чтоб быть на ее месте!..

Сцена из «Иванова».

«Уйдем, бросим все…» – «А как же Нина [Литовцева]?!..» Растерялся, и опять в цепях…

Дорогой мой, любимый!

Почему на свете все делается шиворот-навыворот?!

Люди, тебя любящие, – противны, человек, в котором твое счастье, безразличен к тебе или «хорошо относится».

Ох уж это мне хорошее отношение!

Ах, Боже мой… Хочется ведь этого полного одурманивающего счастья, от которого с ума сходят люди!

Мне хорошо, мне приятно жить, но я не [могу] всю жизнь довольствоваться этим!! Я хочу настоящего, огромного счастья!!!

Будет ли оно?..

Глаза слипаются… Мысли путаются.

Что там??????

26 [апреля 

/ 9 мая 1906 г.]

[Варшава]

Чувствую некоторую усталость. Тоскую… Скоро, скоро дома.

Целых три месяца не видеться с ним.

Как страшно.

29 [апреля 

/ 11 мая 1906 г.]. Суббота

[Варшава]

Целые дни валяюсь в постели… Такая слабость, такая лень, что не дай бог. Никуда не хочется… Тоскливо… На улице жара, пыль118, ужасные мещанские фигуры, отвратительные и жалкие в то же время лица евреев, придавленных, ободранных, с [тупыми. – вымарано], ужасными, как бы застывшими, пришибленными выражениями…

В номере все же лучше…

Вчера в сумерки сидела и слушала… Где-то играла разбитая рояль и пел жалобный красивый тенор… Пел что-то унылое, однообразное, тягучее… [Заползал в самую душу, расшевеливал и бередил старую боль… – зачеркнуто.]

Было и приятно, и тоскливо…

Боже мой, Боже мой!

Что-то будет?..

Теперь мысль о будущем не покидает ни на минуту.

На днях Владимир Иванович [Немирович-Данченко] будет говорить с нами «о нашей дальнейшей судьбе»… «Пусть каждый из вас расскажет мне свои мечты и планы…»

Что ж говорить?!!

Что я хочу работать, хочу быть на сцене, хочу учиться в театре?! Что я люблю театр до сумасшествия, что уйти из него – равносильно почти смерти (я говорю, конечно, о нравственном омертвении).

И что он может мне посоветовать? Что??

Боже мой, Боже мой, когда думаешь об этом – голова кружится…

Что-то ждет там, далеко впереди – за этими бесконечными туманами?

Будет ли там какое-то огромное счастье, которого я так лихорадочно жду; или по-прежнему останутся одни миражи, огонек будет манить, а по мере приближения к нему – тухнуть?!

Жизнь летит кувырком…

Ломка непосильная, ужасная, хоть бы что-нибудь объяснилось, [одно или два слова вымарано]. Скорее бы вылилась жизнь в свою определенную форму, – а то ждать этого мучительно…

Перепутье.

А что там, дальше??!!

Главное, хватило бы сил только…

Борьба предстоит трудная, тяжелая… Надо вложить в нее все, все последнее, всю [силы. – зачеркнуто] энергию, которая еще осталась.

Где-то заиграл оркестр военный. Может быть, опять похороны. Как часто здесь встречаются покойники… Отчего это?

30 [апреля 

/ 12 мая 1906 г.]