Читаем Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 полностью

Не знаю, для чего, при Василии Ивановиче стараюсь быть ближе к Егорову184. Замечает он это или нет? Господи, и все-таки есть надежда в душе.

Да, да, это должно быть. Неминуемо!

Он полюбит меня.

Но когда это будет?

Боюсь, что у меня тогда не будет того, что теперь есть.

Я люблю, люблю, люблю [его. – зачеркнуто], и всё в душе моей радуется, поет и ликует.

20 [октября 1906 г.]

Опять тоскливо. Что-то мучительное подступает к сердцу.

Плакать хочется…

Когда я буду покойно, безмятежно счастлива? Когда?

Сегодня в театре так томительно сделалось, так тяжко!

По-прошлогоднему…

Ушла на улицу. День ясный, солнечный, морозный. Пошла бродить по улицам. Долго ходила, пока не встретила Василия Ивановича, но он только раскланялся и даже руки не подал. И такой болью сжалась душа. Так невыносимо тяжело стало. Все же я люблю, люблю его… бесконечно…

Я часто мечтаю о самых невозможных вещах… То воображаю, как мы мчимся вихрем куда[-то] далеко-далеко… ветер дерзко дует в лицо, чуть не срывая с нас шляпы, а [три слова вымарано] он крепко держит меня в своих объятиях, и я ему рассказываю про свою любовь.

То представляю себе, как я где-то за кулисами перед выходом – вдруг бросаюсь к нему, плачу горькими слезами и говорю всё, [всё. – зачеркнуто]…

А он ласково прижимает меня к себе, гладит рукой мои волосы и говорит: «Девочка моя хорошая…»

И каких-каких картин не рисуется еще в воображении, и легче на душе становится.

21 октября [1906 г.]

Дни стоят ясные, солнечные, а ночи совсем голубые… серебристые, прозрачные… как в сказке…

И неспокойно становится… тесно… [душно. – вымарано] душа рвется куда-то…

Лететь хочется…

Бурной ласки хочется…

А Василий Иванович все ночи напролет проводит с компанией в Гурзуфе или где-то еще…

Что же это?

А жизнь летит, летит без остановок…

25 [октября 1906 г.]

Много времени в театре провожу с Василием Васильевичем185.

И когда долго не вижу его – становится скучно…

Новое увлечение.

Опять душа становится подвижной, склонной меняться на маленькие чувства.

Тоскливо на душе…

Теснит грудь…

26 [октября 1906 г.]

Так, как будто хорошо все…

В работе чувствуются успехи… Но на душе [все еще. – зачеркнуто] нескладно. Какая-то неудовлетворенность. Тоска по чем-то…

Сегодня Василий Иванович все советовал лечиться, гов[орит], что я очень изменилась, на себя не стала похожа…

Если бы он знал…

[И т. д.]

Мой старый друг! Наш милый доктор здесь?!

Зайдите!

27 [октября 1906 г.]

Я люблю его… Я мечтаю о нем… Когда я встречаю его или вижу издали, как он идет, – мне хочется протянуть к нему руки и сказать: Солнышко мое… весна моя186

28 [октября 1906 г.]

Сегодня утром ездили на санях. Я шла в театр и, по обыкновению, «воображала»…

Вечером на «Горе от ума»187 он подходит ко мне и говорит: «Сегодня снег выпал – поедем по первопутку далеко-далеко…»

И мы едем…

Несемся каким-то диким вихрем. Небо – голубое, в звездах…

Снежок скрипит…

Мороз щиплет лицо…

Ветер поднимает целые вихри снежинок, кружит их, бросает на нас с какой-то смеющейся дерзостью. А мы летим… летим…

29 [октября 1906 г.]. Воскресенье

Вчера был момент, когда мне опять показалось что-то особенное, необычное во взгляде Василия Ивановича.

Господи, Господи, но ведь это все – моменты!..

Я все боюсь, что ничего не будет…

И чувство мало-помалу заглохнет, зачахнет… и пустота останется…

30 [октября 1906 г.]. Понедельник

Опять на душе неспокойно…

«Щекочет» что-то…

31 [октября 1906 г.]

Боже мой! Как тоскливо! Как скучно! В работе – перерыв благодаря усиленным репетициям188… В душе – пусто… физическое утомление – отчаянное…

Кругом – мелкие неприятности, дрязги вьют свою отвратительную паутину, которая затягивается все плотнее и плотнее.

Боюсь, что стянет по самое горло: дойдет дело до петли…

1 ноября [1906 г.]

Потянулась несчастливая полоса… Каждое утро идешь в театр и все думаешь: авось сегодня случится что-то радостное, хорошее, мечтаешь о чем-то, ждешь, надеешься, и в конце концов – ничего, кроме отчаянной тоски, ничего светлого, приятного, за что можно было бы уцепиться…

Возвращаешься домой еще более пришибленная, как бы придавленная страшной тяжестью…

И ждешь вечера…

Мечтаешь о звездной голубой ночи…

2 ноября [1906 г.]

Сегодня Самарова похвалила за Рози189. Это немножко приподняло настроение. Если и Рози понравится Владимиру Ивановичу [Немировичу-Данченко], тогда, значит, все хорошо…

Нужно жить радостно и бодро…

Опять… шевелится что-то хорошее в душе, какие-то надежды на лучшее…

Только вот Василий Иванович…

4 ноября [1906 г.]

Василий Иванович все жалуется на свою «старость»190… Милый, хороший! Сколько в нем обаяния – это поразительно!

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное