Конечно, стоило бы сохранить это в секрете еще ненадолго – просто так, чтобы подержать интригу, – но гордость за Алису требует от меня немедленно признаться: несмотря на все ее заверения в обратном, Алисе отнюдь не предназначено было стать танцовщицей. Ее волшебный талант заключался в том, чтобы быть живой кисточкой.
Алиса могла изменить цвет чего и кого угодно, не шевельнув даже ресницей. Она могла перекрасить человека в зеленый, дерево в синий, реку в желтый – но и тогда стыдилась своих способностей. Отвергала их. Ненавидела. Отрицала так яростно, что почти убедила себя, будто никакой это не талант. Потому что Алиса – бесцветная Алиса! – могла изменить цвет чего и кого угодно, кроме себя самой.
Поэтому она пребывала в уверенности, что природа наделила ее подобным талантом, исключительно чтобы поиздеваться.
И все же игры с цветом приносили ей странное утешение. Наконец девочка почувствовала себя достаточно уверенно, отряхнула руки и вытащила из карманов буклеты, к которым чуть раньше отнеслась с таким пренебрежением. Хватит уже полагаться на Оливера, который говорит ей, куда идти и во что верить. Настала пора принимать самостоятельные решения – особенно учитывая, что основы Итакдалии были ей теперь известны. Кроме того, вся нужная информация уже находилась у нее в руках – оставалось лишь ее изучить.
И все-таки Алиса не могла сосредоточиться.
Руки девочки дрожали, в мыслях плавал туман. Правда заключалась в том, что она была чертовски напугана. Конечно, Алиса старалась быть сильной – по крайней мере, сильнее своих страхов, – но в глубине ее бежала, разрастаясь, черная трещина. И хотя злость удерживала Алису на ногах, она не могла придать ей устойчивости – и девочка поминутно оскальзывалась, вот-вот грозя упасть.
Алиса была напугана, вымотана и расстроена, но, что хуже всего, ее пожирала тревога за отца. Что с ним делали эти три года? Сможет ли она его найти? Он был в опасности – это Алиса знала точно. Но теперь она знала еще, что Итакдалия скорее вывернется наизнанку, чем отпустит свою добычу. Это будет непростая задача, поняла девочка. Внезапно вся серьезность положения обрушилась ей на плечи, пригибая к земле. Алиса больше не была уверена, что сумеет спасти кого-нибудь, включая себя.
Девочка потерла лицо и осоловевшие глаза. Собрала буклеты; снова их бросила; снова собрала. Ей страшно хотелось отдохнуть, но на это не было времени. Она умирала от желания искупаться, но на это тоже не было времени. Алиса чувствовала себя грязной и оборванной, но все эти неудобства тускнели перед мыслями об отце. Отце, которого она любила. Отце, который покинул ее, когда она нуждалась в нем больше всего. Отце, который заблудился и так и не смог найти дорогу домой. За эти три года не было ни дня, когда бы она не думала о папе. Когда не нуждалась бы в нем.
Алиса скучала по нему с такой яростью, что порой та надламывала что-то у нее внутри. Скучала по нему и по
Он убеждал ее, что она красивая, а она называла его лжецом. Они спорили до тех пор, пока она не сдавалась. Он никогда не позволял ей взять верх, никогда не позволял убедиться в своей правоте. Он сражался за нее яростней, чем она когда-либо сражалась за себя.
Алиса закрыла глаза.
Девочка сжала кулаки. Воспоминания затопили ее привычной болью.
Это был момент слабости, но она не стала с ним бороться. Алиса чувствовала, что заслужила его. Когда-то давно она решила, что жизнь – чрезвычайно долгое путешествие, и в дороге она может быть и сильной, и слабой. И это нормально.