Алюминиевое лицо. Замковый камень (сборник)

– Это было давно, еще при Советах. Мне было четырнадцать лет, и меня вместе с одноклассниками готовились принять в комсомол. Везде были развешаны красные флаги, висели портреты вождей. Пионеры были в галстуках, а мы готовились произнести клятву и получить комсомольские значки. И надо же такому случиться, мой одноклассник, симпатичный еврейчик Арон, показывает мне серебряный царский рубль. Весьма большая монета. На одной стороне профиль царя Николая, а на другой – двуглавый орел. Я взял у Арона рубль и стал рассматривать, вглядывался в лицо государя императора. И тут, как назло, подходит комсомольский вожак и говорит: «Покажи, что это у тебя?» Уж не знаю, что со мной сталось, но я быстро сунул рубль в рот и проглотил, чуть при этом не подавился. «Что это было?» – спросил вожак. «Шоколадка». И тут я почувствовал, что во мне появилась какая-то сладость и теплота, а Арон воскликнул: «Да у тебя лицо серебряное!» С этих пор я почувствовал себя избранным, знал, что меня ожидает великое будущее. Уже позже я познакомился с пророчеством старца: «Что будет снаружи, станет внутри. А что будет внутри, выйдет наружу». Это значит, что снаружи был профиль государя императора и он стал моим внутренним содержанием. А серебро, которое я проглотил и которое содержалось у меня внутри, проступило наружу на моем лице. Вот так и сбылось пророчество старца.

– Но столько у старца пророчеств. Кто их запомнил? Кто их до наших дней сохранил?

– Прадедушка Ивана Лукича Степова, того, кто нас познакомил, был келейником старца Тимофея. Он записывал за ним пророчества. Старец пророчествовал днем и ночью, даже во сне, и келейник все его предсказания записывал в тетрадь. Когда старец погиб мученической смертью, келейник чудом спасся и унес с собой вещую тетрадь. Сберег ее в страшные годы пятилеток и войны. Завещал ее сыну, а тот – своему, пока наконец тетрадка не попала в руки нашего друга – Ивана Лукича. Он эту тетрадку держит у себя в имении в специальной бронированной комнате, которая под током и сигнализацией. Кто без кода попробует войти в комнату, тот подвергнется таким психическим воздействиям, что сойдет с ума и жизнь ему покажется бредом. Иногда Иван Лукич заходит в комнату и списывает одно-другое пророчество и дает на разгадывание обеим Алевтинам. Но главное разгадывание начнется, когда в обители соберутся вещие девственницы и начнется в полном смысле созидание истории. К тому времени я уже стану царем.

Голосевич умолк, и лицо его казалось серебряной монетой с отчеканенным царским ликом.

Яхта плыла по озеру, под туманными звездами, и Зеркальцеву казалось, что это уже было когда-то, все это он уже пережил, будучи эмбрионом, вызревая в темной материнской утробе, питаясь соками и невнятными видениями бесчисленных прежних жизней.

Впереди тьма сгустилась, и эта сгустившаяся тьма была берегом, к которому приближалась яхта. Капитан, покинув рубку, приблизился и доложил:

– Прибыли, Кирилл Федотович, точно по расчетному времени. Деревня Блюды по курсу. Прикажете причалить либо бросим якорь поодаль?

– Бросим якорь поодаль, – приказал Голосевич. – Разбойникам предстоит преображение, а пока они чистой воды пираты.

Яхта замедлила ход, двигатель стих, загремела якорная цепь, и настала тишина, среди которой струились черно-синие воды, переливались влажные звезды, и хрустальный фонарь на мачте казался лучистым небесным светилом.

Дюжий охранник наклонился к Голосевичу:

– Прикажете начинать, Кирилл Федотович?

– Начинайте. И да сбудется пророчество старца. Вот ты и встретил меня, лещ с тарелкой.

Стол, за которым они сидели, был удален с палубы. Кресла отодвинуты в сторону, так что освободилось пространство, на котором матросы устанавливали какие-то устройства и приспособления.

И вдруг в тишине, в мерцающей тьме раздался колокольный звон. Он несся из невидимого репродуктора, словно над яхтой была воздвигнута огромная звонница, и в ней гремели, звенели, сладко пели, грозно ухали, чисто переливались бесчисленные колокола. Гулкие и дробные удары, обгоняя друг друга, летели в ночь, ударяли о воды, отражались от неба, катились к берегу. Казалось, заколыхался весь ночной окрестный мир, расступалась озерная глубина, и стал подниматься сокровенный град, возвещавший о чуде. Мир вокруг волновался, кругами ходили огромные вспыхивающие рыбы. Летели из небес крылатые дива. Выходили из лесов на берег лесные звери. Пробуждались в домах сонные люди. И все тянулись на звоны, предвещавшие чье-то чудное явление, величественное воцарение. Зеркальцев восхищался и ужасался этим ночным русским звонам, от грозных ударов у него сладко замирало сердце, а от бесчисленных переливов из глаз бежали счастливые слезы.