Алюминиевое лицо. Замковый камень (сборник)

– Ее замотали в простыню и положили на лед. «Когда ложатся куколки в гробы, в свои осенние, из нитей саркофаги». – Лагунец обворожительно улыбнулся и пошел к машине, где его поджидала охрана. А Зеркальцев с тоской и страхом представил, как в леднике, на огромных брусках льда, лежит закутанная в саван женщина, и ее черные глаза стекленеют, меркнут, и в них блестят черные льдинки.

Глава 15

Он вернулся в отель «Милорд», когда на город опустился синий вечер и церковный фасад белел сквозь голубую мглу, напоминая обнаженную купальщицу, которая в сумерках, боясь посторонних глаз, ступает в темную воду. Его вдруг охватило страстное желание немедленно уехать из города. Паническое, безрассудное, связанное с животным предчувствием грозящей ему опасности. Надо пошвырять в саквояж свои вещи, повесить через плечо кинокамеру, которой он так и не воспользовался, и, не медля, мчаться прочь из этого заколдованного места, из этой зыбкой реальности, в которую его затянуло, лишило рассудка, окружило первобытными страхами, впутало в какие-то дикие неправдоподобные знакомства. И он никакого отношения не имеет к этому спившемуся, озлобленному народу, который потерял смысл и находится в плену диких предрассудков, средневековых вымыслов, ничего общего не имеющих с его блистательной жизнью, роскошными автомобилями, обворожительными и доступными женщинами, славой красноречивого и удачливого журналиста. Так думал он, бегая по номеру, хватая скомканные рубашки.

Вдруг почувствовал легкий озноб, словно включили кондиционер. Озноб усилился, и он стал искать источник холода. Он вдруг ощутил ужасный, цепенящий холод, как если бы в одной рубашке выскочил в лютую морозную ночь. Его трясло, в нем колотились кости, сердце, печень, легкие примерзали к ребрам, схватывало дыхание, и весь он был объят предсмертным ужасом. Он кинулся в постель и навьючил на себя все одеяла. Потом вскочил и, напустив в ванную горячей воды, лег в нее, мечтая согреться. Вода жгла кожу, но внутри оставалась нерастаявшая льдина, кровь больше не бежала по жилам, а остановилась красным льдом.

Он вдруг понял, что этот холод передается ему от женщины, лежащей на льду. Она этим холодом не пускает его из Красавина, удерживает, заставляет исполнить завет. Его жизнь, его дух, его кровь были связаны с этой безымянной кликушей, призывавшей его спасти народ, выручить из темницы мученицу, ради которой она сама стала мученицей.

Зеркальцев вышел из ванной, полез в мини-бар, достал несколько бутылочек с водкой, коньяком, виски. Отвинчивая и ломая крышечки, он опустошил все бутылки и только тогда почувствовал облегчение. Колотун его отпустил. Вернулись тепло и дыхание. Он лег в постель и лежал, стараясь через расстояние передать замерзающей женщине свое тепло. Знал, что она его чувствует, в ее черных глазах тают слезинки.

Он остался в Красавине. Ночь была тревожной, во сне он слышал какие-то звоны, над ним летал маленький трескучий биплан, качался полосатый парашют, и висящий на стропах человек силился ему что-то сказать.

Он проснулся рано, когда церковь была в малиновых пятнах солнца. Не дожидаясь завтрака в ресторане, пошел к своему «Вольво-ХС90» и направился в Спас-Камень.

Путь был не близок. Сначала укатанное, насыщенное автомобилями шоссе. Затем усыпанный гравием грейдер, который сменился сухим, пыльным проселком, давно не знавшим дождей. Показался красный сосновый лес, перед лесом, окруженное бором, разлилось озеро, голубое, в солнечной ряби, с белыми лилиями. Проезжая по берегу, он захотел остановиться и окунуться в озерную синеву, вдохнуть сырую свежесть белого цветка, поцеловать его желтую сердцевину. Но он проехал мимо, ибо слышал зов, сопровождавший его в дороге.

Въехал в бор, и лесная дорога была ненаезженной, промятой, с неровными колеями, в которых чернела вода и росли синие лесные цветы. Машина подскакивала, расплескивала воду, иногда ударяла днищем об ухабы. Он постоянно менял передачи, выбирая оптимальный режим, хвалил машину, называл ее ласковыми именами, обещал на обратном пути обмыть ее озерной водой. Продвигался медленно, окруженный красными сосновыми стволами, и через некоторое время ему померещилось, что пахнуло гарью. Запах гари исчез, но вскоре усилился, и воздух впереди стал синим от дымки, в которой краснели смоляные стволы. Вершины деревьев казались накаленными, пропитанными скипидаром, смолой, муравьиным спиртом, и чудилось, что в хвое таится сиреневое пламя, и если дунет ветер, то лес вспыхнет разом с оглушающим треком.

Ему дорогу перебежали две косули. Остановились, золотистые, с тонкими рожками и тревожными глазами, а потом скачками, повторяя движения друг друга, исчезли в деревьях. В другом месте он увидел тетерку, она бежала, быстро перебирая розовыми лапами, тряся изумрудной грудью, и скрылась в кустах. Животные уходили от опасности, спасались от огня, который был невидим, но гулял где-то в стороне по лесу, пугая зверей и птиц.