Алька. 89

Дойдя до 1-го Коптельского переулка, свернули в него, прошли где-то до середины и зашли в подъезд невысокого здания по правой стороне. Зашли, чтобы не светиться на улице, мало ли чего, наверняка вызвали ментов, сейчас начнут прочёсывать окрестные улицы. Стали думать, как Мишке вернуться в Склиф, чтобы в травматологии ему залечили челюсть. Идти в той же рубашке было нельзя – узнают сразу, засветится, моя на него не налезла, купить – нет денег. Осталось одно – только вежливо попросить рубашку поносить, на часок. Я вышел на улицу и стал ждать подходящую фигуру, первый пацан, к которому мы обратились с такой неординарной просьбой, сквозанул от нас через дорогу, хорошо под машину не попал, дурачок. Но есть же на свете нормальные пацаны, третий или четвёртый парень, которому мы рассказали свою горькую историю, вошел в наше бедственное положение, снял с себя рубашку и отдал её Мишке.

Мы ждали его часа два, не меньше, пацан, бедолага, замонался, но что поделаешь, жизнь вообще непростая штука. Мишка явился, вернул рубашку, предложили парню через пару дней встретиться, захмелить его в кабаке или просто дать денег, но он вежливо отказался и слинял. Надо сказать, я его понимаю, я бы тоже не рвался поддерживать отношения с двумя отморозками, расхаживающими по городу в окровавленных рубашках, один со сломанной челюстью, а второй со сломанным носом и мордой, половина которой напоминает диванную подушку.

Дома меня ждали изматывающие допросы матери, кто и где меня отлупил, набрехал в нескольких вариантах, не поверила ни в один.

Несколько дней я пробюллетенил, версия для врача была: спрыгнул на ходу с трамвая, ударился об дерево на остановке. Опухоль с моей побитой морды мамуля свела бодягой, но пока я ещё лечил свои отбитые пятки, позвонил Мишка, предложил поехать поплавать, позагорать в Серебряном Бору, договорились встретиться на остановке двадцатого троллейбуса.

Встретились, доехали до пляжа. Расположились, поплавали, позагорали, к полудню захотелось перекусить. Я достал бутеры, бутылку портвейна, Мишка достал бутылку портвейна и бутылку с какой-то белой вязкой жидкостью. Я совсем забыл, что ему между губами верхней и нижней челюстей протащили толстую медную проволоку, а затем притянули нижнюю челюсть к верхней с помощью тонких резиночек, фиксирующих её намертво. Необходимым условием правильного сращивания половинок челюсти является её точная, неподвижная фиксация по месту, вот врачи таким нехитрым способом её и достигали. И питаться Мишка об эту пору мог только жидкими продуктами, в кои как раз и входили портвейн, манная каша и бульоны, а я бутербродиков настрогал по его душу. Глядя на наш стол и на друг друга, мы неудержимо стали ржать над нашим застольем, над побитыми рожами, это ж надо, два барана повеселились.

Мастеру в цехе мои враки про трамвай и дерево показались забавными, но неубедительными, взглянув на синяк, растёкшийся под двумя глазами, он одобрительно сказал: «Хорошо кто-то заху…л».

В отпуск мы решили поехать с Милкой дикарями вдвоём в Евпаторию. Несмотря на то, что нам было по девятнадцать лет, мнение родителей для собирающихся в такую поездку молодых людей в те годы было бы определяющим, во всяком случае, для моей подруги, но ни моя маманя ни мать Людмилы не видели никаких препятствий в осуществлении нашей задумки. В кассах Курского вокзала очереди летом были запредельные, однако была касса предварительной продажи, в которой продавали билеты на все направления, находящаяся в здании, если я не ошибаюсь, Ленинградского вокзала, и кто-то из знакомых посоветовал мне её. Приехав туда, я был приятно удивлён: в каждую кассу стояло не более восьми-десяти человек, чудеса, да и только. Через полчаса два купейных билета на две нижние полки были у меня в кармане, и где-то в двадцатых числах августа мы с Людмилой шествовали по перрону Курского вокзала в сопровождении матерей.