Алька. 89

Как она рассказала, операцию по удалению аппендикса ей начали делать при местном наркозе, врач – молодой мужчина, вскрыл брюшную полость, покопался немного внутри её и убежал куда-то, оставив ассистента. Потом они явились вместе с врачом – женщиной постарше, она тоже немного покопалась в Милкиной брюшной полости и убежала куда-то, потом она явилась в компании седовласых мужчин и женщин, каждый из которых счёл нужным осмотреть или слазить к ней в брюшко, затем они посовещались. Итогом всех действий и обсуждений были общий наркоз и трёхчасовая операция. Лечащий врач рассказал, что, по всей видимости, аппендикс у неё лопнул в Крыму, именно тогда, когда мы предполагали, что у неё пищевое отравление. По его предположениям, непонятно какими небесными силами у лопнувшего аппендикса на месте разрыва возможно образовалась сальная оболочка, которая препятствовал развитию перитонита. Может быть, как-то влияли солнце, южный климат, а в Москве оболочка эта стала рассасываться и перитонит начал стремительно развиваться. По большому счёту, было понятно, что никто в Странноприимном доме имени Склифосовского, прославленном ордена Трудового Красного Знамени НИИ, толком не понял, как она смогла выжить, но слава богу, ненаглядная моя осталась жива тогда, в сентябре тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Как ни крути, чудо, а я-то ведь ни в чудеса, ни в Бога, и вот на тебе, чудо случилось.

Я ходил на работу, после работы ездил к Милке. Однажды, как раз по дороге к ней в Склиф, сидя в сорок восьмом троллейбусе, прочитал заметку в «Комсомольской правде», в которой рассказывали об одном известном старинном московском вузе и о том, что там образовали рабфак (рабочий факультет) на котором студенты готовили молодёжь, трудящуюся на московских предприятиях, к поступлению в институт. Принимали лиц, окончивших среднюю школу и имеющих на руках направления райкома ВЛКСМ. Когда-то, после революции 1917 года, так назывались учреждения системы народного образования, которые подготавливали рабочих и крестьян для поступления в вузы. Тут у меня в голове что-то скрипнуло, я понял, чем мне занять свободное время, которое у меня образовалось в результате того, что всем моим корешам забрили лбы, я, правда, не был комсомольцем, но, с другой стороны, я ж к ним не за талоном на повидло приду.

В комсомольской организации на заводе мне сказали: хочешь направление – вступай в комсомол. Warum nicht, Маргарита Павловна, я тут же написал заявление, через день меня приняли и, не дожидаясь получения комсомольского билета, выдали направление. Наш заводской комсомольский босс записал меня в райкоме ВЛКСМ на приём, и где-то через неделю я стоял на втором этаже Дзержинского райкома в толпе каких-то сопляков, стоявших за комсомольскими билетами. Вызывали пофамильно, меня пригласили, как мне помнится, последним. Войдя в кабинет, я увидел длинный стол, по бокам которого сидело человек двенадцать, все возрастом за тридцать или около того, и сидящего в торце главного: первого или второго секретаря, как мне потом объяснили. Секретарь этот прямо как сошёл с агитплаката, худенький, остроносенький и в очочках, вылитый Леонид Быков в роли комсомольского вожака в «Чужой родне». Я быстренько объяснил, что мне нужно от них, все, кто не дремал, сделали круглые глаза, оказалось, никто из присутствующих про такие инициативы не слышал. Пришлось объяснить, откуда информация, я достал направление с завода и сообщил, в каком номере «Комсомольской правды» я прочитал про то, что направление даёт райком комсомола. Принесли газету, прочитали по очереди все, видно, на слух воспринимали с трудом, стали дискутировать, как быть. Директивы-то не было, выдавать или не выдавать, мало ли чего, а вдруг я с такой важной бумагой в Америку сбегу, а с них спрос. Но здравый смысл взял верх, главный секретарь сказал: ну что уж мы, парень учиться собрался, дадим ему бумагу, хрен с ним, пусть задохнётся. Все радостно заулыбались, всё ж хоть одно благое дело за день сделаем. Секретарь усталым голосом предложил: «Давайте ставить вопрос на голосование, у кого-нибудь есть возражения?» Я стою в полной эйфории, думаю, щас хватаю бумагу и завтра бегом в вуз. В газете было сказано, что документы надо подать до первого октября, оставалось пяток дней, не больше. И вдруг слышу: «Я против». После этого сказавший поворачивает голову в мою сторону, и я обомлел. В середине стола сидел мужик, с которым примерно полгода назад была неприятная для него, а теперь, как выясняется, и для меня, встреча.