Алька. Кандидатский минимум

– Ты, Стас, весь доклад со своей аспиранткой проболтал, видно, вам больше негде встретиться, поэтому и не разобрался. По моему мнению, работа интересная и отвечает всем требованиям, предъявляемым к диссертационным работам, предлагаю поддержать.

Дискуссия протекала вяло, Стас Кондрату ничего не возразил, сказал несколько тёплых слов Шубин. Овчинникова не было, и заседанием кафедры руководил Саша Дмитриев – ученик Овчинникова, подводя черту под выступлениями, сказал:

– Работа, безусловно, хорошая и интересная, я думаю, что все согласятся с тем, что работу надо поддержать.

Все поддержали, даже Стас.

Стали обсуждать, кого мне назначить оппонентами, при обсуждении кандидатуры первого оппонента я попросил слова:

– Я бы хотел, чтобы мне дали возможность самому себе выбрать оппонента.

Александр Михайлович сказал:

– Конечно, а кого ты хочешь?

– Матвеева Анатолия Дмитриевича из МАМИ.

– Знаем, конечно. А ты с ним уже беседовал?

– Нет ещё.

– Ну, ты с ним переговори. Если вдруг он не сможет, тогда подходи, мы тебе подберём.

– Хорошо.

– А что со вторым?

– Кого назначите.

Мне назначили второго оппонента, точно не помню, по-моему, это был кто-то с прокатки, и закрутилась предзащитная канитель.

* * *

Александр Михайлович Дмитриев – очень интересный человек, умный, решительный, блестящий учёный и специалист. После того как Овчинников отошёл от дел, руководил кафедрой обработки давлением МТ 6 несколько лет, потом уволился с кафедры и поступил на работу в «Станкин». Причин его ухода я не знаю, но уход его был большой потерей для кафедры, факультета и института – учёных такого масштаба в нашей профессии по пальцам пересчитать не только в МВТУ, но и в стране, а тогда он был кандидатом наук, одним из ведущих специалистов кафедры.

Первым делом я позвонил Матвееву.

– Анатолий Дмитриевич, добрый день. Вы меня, наверно, не помните это Алек Рейн.

– Здравствуй, Алек. Я тебя отлично помню, знаю, что ты в МВТУ сейчас работаешь. Как твои дела?

– Анатолий Дмитриевич, я тут работёнку накропал, недавно предзащиту прошёл у нас на кафедре обработки давлением, у меня к Вам просьба.

– Какая?

– Я бы хотел, чтобы Вы у меня на защите диссертации были первым оппонентом.

– Алек, мне очень приятно, что ты обо мне вспомнил. А в каком направлении штамповки твоя работа?

– Гибка.

– Да, у меня есть работы по гибке. Что ж, привози автореферат, буду твоим оппонентом.

Я готовил бумаги для сдачи в Учёный совет института, ездил в «Горлит» – контору, осуществляющую цензуру печатных произведений, – для печати автореферата необходима была виза «Горлита», оформлял ещё кучу различных документов, пошёл подписать у Овчинникова какую-то бумажку. Встретились мы с ним во дворе возле шестой кафедры. Увидев его, спешащего куда-то с озабоченным видом, я окликнул:

– Анатолий Георгиевич, добрый день, бумажку мне подпишите.

– А, Олег, привет, давай.

Мы стояли по разные стороны здоровенной кучи промасленных труб шестиметровой длины, привезённых для какого-то ремонта. Трубы были сложены пирамидой в высоту сантиметров шестьдесят и в ширину метр с лишком. Я собрался перепрыгнуть её, но засомневался – неудачная попытка могла обернуться приземлением и катанием на заднице и спине по груде железа в машинном масле. Но пятидесятипятилетнему профессору – тренеру сборной Союза по альпинизму – такая мысль в голову не пришла – он сиганул с места, як та перепончата белка на мою сторону.

– Давай, где тебе подписать?

Расписался на нужной бумаге, скакнул обратно и умчался.

С какими интереснейшими людьми мне приходилось работать – сам себе завидую.

Защищался я в конце февраля, диссертация моя была под грифом «Для служебного пользования». Ничего секретного в ней не было, но элементы некоторых штампуемых деталей – пористые оболочки турбинных лопаток – были связаны с закрытой тематикой факультета энергомашиностроения, и мне пришлось поставить гриф ДСП. В лист лиц, допущенных к слушанию, я вписал человек тридцать – пришло примерно столько же. Защита протекала без всяких всплесков эмоций: выступил я, потом оппоненты, выступил Вячеслав Михайлович Епифанов, доцент кафедры Э3 – руководитель темы по турбинным лопаткам, не помню, может быть, кто-то ещё. Председатель Совета – Арзамасов Борис Николаевич – подвёл черту под выступлениями, и Совет ушёл совещаться, давать мне талон на повидло или не давать. Дожидаясь их решения, я рассеянно ходил возле развешенных мною листов, но в душе поднималось такое радостное волнение, какое бывает, когда ты закончил какую-то работу и знаешь, что сделал её хорошо. Появился Арзамасов, чтобы огласить вердикт Совета. Я стоял, слушал его и так разулыбился, что края губ явно уехали куда-то к ушам, стоял, в душе матеря себя: ну что ты улыбаешься, дебил, а вдруг тебя забаллотировали дружным решением Совета? А если даже нет, не бог весть какое достижение – стать кандидатом в тридцать три года, но ничего не смог с собой поделать.

Борис Николаевич огласил:

– Решением Совета… все за.

По традиции поздравил меня, пожал руку.