Алька. Огонёк

Было дело, мы с Лёсиком подрались на перемене, стыкнулись беспричинно, просто стали нас подначивать с двух сторон: «Да чё вы, да давайте стыкнитесь, чё ссыте», – ну сдуру начали сначала пихаться, потом кто-то пихнул сильнее, и началось. Бориска, надо сказать, парень был не мелкий, не хилый и не трусливый, но я был уверен, что верх будет мой, у меня было больше практики, но ошибся. Махач у нас пошёл серьёзный, он стоял спиной близко к стене, я нанёс удар, Лёсик ушёл, и мой выпад пришёлся в кирпичную стену школы. В итоге кисть правой руки раскололась пополам в направлении вдоль, я ещё пытался драться, но с одной рукой это было беспонтово, я огрёб пару раз, и драка закончилась. Сглупа досидел до конца занятий, кисть распухла, боль была невыносимой, и я в таком виде приплёлся домой. А дома сестра с порога наехала на меня, не помню, по какой причине, я от такой невезухи, что весь день на меня сыплются одни неудачи, метнул ей вдогонку башмак. Разувался я левой рукой и, кидая башмак, видел, что она уже проследовала на кухню, да и что за бросок левой рукой? Но когда он грохнулся о дверь ванной, она в ярости вылетела из кухни и принялась лупить меня по роже кулаками, а я не мог даже защититься, рука болела нещадно. Сеструля моя любила пускать в ход руки и, покуда я не подрос, делала это постоянно, но в возрасте уже лет шестнадцати во время её очередного приступа ярости и попыток добраться до моей физиономии я вышел из себя и врезал ей. Ударил не кулаком, нанёс пощёчину, но со зла приложился и сбил её с ног. Лёжа на полу, она сначала изобразила длительную потерю сознания, я не обратил внимания и ушёл на кухню, вечером при матери она симулировала сотрясение мозга, но тоже не достигла успеха, мать не поверила, но мне выволочка была обеспечена, что я принял со смирением, был виноват, так сильно бить я не хотел. Но с руками к моей физиономии она больше не совалась. А в тот день она ещё позвонила матери и нажаловалась на моё свинское поведение. Мать допытывалась у неё, отчего я психую, Катька сказала: «Он ручку ушиб чуть-чуть и ревёт как девочка пятилетняя». Затребовали меня, я сказал: «Руку ушиб, сильно распухла», – через пятнадцать минут мама была дома, глянув на руку, она залезла в холодильник, достала лёд, привязала к руке, помогла обуться и отвела в поликлинику. Там, поскольку она была сотрудницей, провела меня, не обращая внимания на очередь, в рентген кабинет, где мне сделали снимок, а потом хирург наложил гипс. Дома мама сделала мне укол, и боль прошла. Спасибо, мама.

А с Борькой мы помирились и забыли про драку, вспоминая, говорили, что были дураками, так оно и есть. Как-то раз мы с ним решили, было тогда такое моровое поветрие пить всякую дрянь, впрочем, оно и сейчас присутствует, выпить Огуречного лосьона. Зачем мы это собрались делать, не помню, сказать, что мы были такими алкашами, что нам позарез нужно бухнуть, нет. Конечно, принимали по маленькой в своих юношеских компаниях, но это не было системой, в этом было больше бравады, чем желания выпить. Но раз решили, купили двухсотграммовый флакон лосьона, приготовили какой-то нехитрой закуски, открыли и налили поровну в два стакана. У напитка присутствовал приятный запах свежего огурца, ну думаю, ничего, проскочит. Но какая же это гадость на вкус, хотя создатели наверняка и не предполагали, что кто-то его будет пить, тем не менее, собрав волю в кулак, я проглотил эту отраву, запил её водой и потом застыл, не двигаясь, сдерживая рвотные позывы. С тех пор у меня напрочь пропало желание проделывать такие опыты над своим организмом.

Лет через десять, находясь в лаборатории кафедры МВТУ им. Баумана, где я учился на вечернем отделении, после лабораторной работы стояли, курили с ребятами, как вдруг ко мне подошёл парень и спросил: «Узнаёшь меня?» Я вгляделся, это был Лёсик, поговорили, оказалось, что он учится на той же кафедре, курсом выше на дневном отделении. Мир тесен.

В восьмом классе в весеннем воздухе плыли флюиды любви. Парни обсуждали друг с другом, кто из девочек краше, девчонки шептались по углам, во время уроков передавались записки, которые зачастую перехватывались учителями. Кто-то из них озвучивал текст на месте, вызывая смех класса или гул осуждения, кто-то читал, затем клал на стол и после урока подзывал автора для беседы, но, бывало, педагог рвал, не читая, эти действия всегда вызывали наше одобрение.