Алька. Вольные хлеба

Веник и влажная тряпка в их руках были им более привычны, но я решил найти кого-то более продвинутого в использовании современных средств уборки. Таковая нашлась, тоже уборщица МВТУ, бабка лет шестидесяти, которая тоже упорно отказывалась от использования пылесоса.

***

Я по-прежнему навещал художественный салон «Красный угол», как постоянный посетитель, заходил посмотреть новинки и потрепаться с администратором – Александром Поляковым. Как-то разговорились, и я предложил:

– Саш, у меня тут мыслишка появилась, обдумай со своими. У меня офис в центре, народу в день проходит немало, бизнесмены в основном. Я так понимаю, что продажи у вас сейчас практически на нуле. А что, если часть своих работ вы у меня развесите. Я думаю что-нибудь да продастся. Продавать буду по вашей цене, без прибыли для себя.

Александр перетёр со своими коллегами, и через неделю офис наш превратился в филиал художественного салона современной живописи. Приехало человек пятнадцать художников, из них одна женщина – Татьяна Щукина. Парни сами развесили полотна, отказавшись от нашей помощи:

– Нет, развесим сами. Мы лучше понимаем по свету, что и где должно висеть.

Развесили, офис наш мрачный превратился одномоментно в сияющий дворец – великая сила искусства. Жаль, что акцией этой я мало смог помочь художникам: клиентура вся наша оказалась публикой диковатой, искусство, точнее, живопись, их не интересовало по определению. Практически всё, что было приобретено у них, купил я для себя и для офиса.

Редкие исключения только подчёркивали общее правило. Был один, попавший ко мне совершенно случайно, еврей из Израиля. Облазил, общупал, осмотрел, паразит, весь офис, везде глазенапа запустил и говорит:

– Я бы две вот две работы купил, – показывая на работы Таисии Тулуповой. Я ему:

– Вы знаете, одна из них продана, а вторую с дорогой душой берите.

– Какая продана?

– А вот эта, – и показываю ему на картину «Завтрак на траве», объясняю: – Жене очень понравилась, для неё оставил.

Картина эта мне и Людмиле очень понравилась, как бы реплика Мане, но с таким тонким женским изяществом, улыбкой. В лёгкой её антитезе Мане все фигуры слегка напряжённо чопорные, но живые, не замороженные, и дама, пардонте, одетая-с.

– Никак не могу-с – жена, говорю, подвергнет кастрации-с, всё возможно. Это ж Рассея, брат иудей, тут не забалуешь.

– Нет, – говорит, – беру две или ничего не беру. – Он мне: – Ну, попросишь её, художницу, она тебе копию сварганит или что-нибудь ещё лучше. Давай, продавай уже, у меня самолёт на полосе уже мотор прогревает.

Ну как мне, русскому, да ещё с такими неубедительными генами – с одной стороны – дед – прибалтийский немец и бабка – латышка, с другой – вроде все русские, но из Мордовии, уж наверняка какой-нибудь мордвин подмешался торговаться с чистопородным евреем.

Меня, кстати, в мнении, что есть во мне мордовская кровушка, укрепил один алкаш в пивной. Пошли с Генкой пивка попить с утра, как полагается двум потенциально большим учёным. Стоим, дуем пиво, никого не трогаем, тут подкатывается к нам мужик и говорит мне:

– Вы очень красивый человек.

В те годы в стране педризм был наказуем, поэтому я не шибко напугался, но как-то на всех в пивной свысока глянул, а мужик беседу продолжает:

– Вы мордвин?

Я даже растерялся, что ответить. По анкете вроде нет, но, как я уже упоминал выше, если кто-то влез ко мне, то не татарин, как Владимир Семёнович отметил в своей песне «Мишка Шифман», а мордвин. И только я хотел порадовать своего собеседника благой этой вестью, как он говорит:

– Дайте двадцать копеек на пиво или сколько не жалко.

Пришлось дать, всё ж таки в пивной – и на «Вы» – человек културный, ну совсем как я. Однако, поскольку не выслушал собеседника, практически перебил, дал ровно двадцать.

Но это я отвлёкся, а я же о другом хотел сказать – как мне, полукровке славянско-финно-угорской, торговаться с чистокровным евреем из самого Израиля – ну, нету никакой возможности. Он же паразит, ну, ни в какую, упёрся скаред, почуял мою слабину в торге – очень мне хотелось, чтобы у ребят продажи пошли, и думаю: может, всамделе удастся мне Таисию потом упросить что-то схожее скомстролить? И продал.

Икается мне до сих пор та продажа, жена мне плешь проедает, что я её любимую картину продал.

***

Свояк мой продал свою московскую квартиру. Продавала тёща. Лёшке в Берлине кто-то посоветовал надёжную контору, занимающуюся недвижимостью, он созвонился с ними, с тёщей, всё прошло штатно. Продана квартира была за семьдесят тысяч наличными, и встала задача каким-то образом перетащить их в Германию. Поначалу Лёшка попросил меня попробовать найти пути.