Алкамен - театральный мальчик

- Почему же ты думаешь, что именно та дорога правильна, по которой ты ведешь народ?

- Потому что это дорога не только для богатых, но и для бедняков, для неимущих.

"И для рабов, и для рабов!" - хотелось мне крикнуть с моей верхотуры, но я не крикнул, а Фемистокл не добавил: "Для рабов!"

- И ты, Фемистокл, так уверен, что ты прав?

- Да, и готов, если придется, доказать правоту своей смертью.

- В таком случае, - усмехнулся Аристид, - мне мою правоту остается доказать моим изгнанием.

- Это будет лучше всего, - жестоко ответил Фемистокл.

Между тем голосование шло вовсю. Советовались, спорили, кричали, поминали обиды, даже вцеплялись друг другу в бороды.

Важные пританы - городские судьи - обходили граждан с мешками и собирали черепки. Многие царапали имена на черепках, закрываясь полой плаща, чтобы соседи не подсмотрели; другие срывали эти плащи, чтобы их разоблачить. Шум стоял невообразимый.

Кто-то дернул меня за полу хитона. Внизу стоял жилистый старик с мешком за плечами, в дорожной шляпе. Наверное, крестьянин, пришедший на голосование откуда-нибудь из далекой Декелей.

- Сынок, - просил он, - я неграмотный. Нацарапай мне, пожалуйста, на этом черепке...

- Но я ведь тоже неграмотный и не могу помочь! Тогда старик подошел с просьбой к ближайшему - им оказался Аристид.

- Чье имя ты хочешь, чтобы я написал, добрый человек? - спросил тот.

- Аристида.

Если бы у Аристида были брови, они бы взлетели вверх: еще бы, декелейцы всегда были его опорой!

- А что худого сделал тебе Аристид?

- Мне ничего, я даже с ним не знаком, но уж слишком много о нем кричат: "Справедливый, справедливый!" Тут что-то есть.

Фемистокл улыбнулся. Аристид пожал плечами, нацарапал кинжалом свое имя на черепке, вернул его крестьянину. Тот удалился, бормоча:

- А нам некогда. Нам надо боронить да сеять, хотя как еще боги судят, придется ли и собирать этот урожай? Если не пожгут враги, вытопчут свои...

Через полчаса пританы разложили черепки по кучкам и сосчитали их. В мертвой тишине глашатай объявил, что изгоняется Аристид, сын Лисимаха, из филы Леонтиды.

Аристид сжал тонкие губы и, медленно завернувшись в плащ, поднял ладони к небу:

- О родной город, да не допустят боги, чтобы ты когда-нибудь в роковой час вынужден был вновь призвать Аристида!

- Гляньте на него, гляньте! - из гущи народа донеслась усмешка Мнесилоха. - Руки воздевает, прямо как Клитемнестра в трагедии!

- Народ обойдется без тебя, Аристид, и без твоих эвпатридов! раздавались пламенные реплики Фемистокла. - Спи себе спокойно, никогда тебя не призовут спасать отечество. Народ спасет себя сам!

Аристид медленно спускался по лестнице, опираясь на плечи знатных юношей. За ними потянулись все аристократы - провожать в изгнание любимого вождя. Вслед им мальчишки швыряли огрызки, ветки, даже камни, а я достал моченую сливу, которую мне удалось стянуть утром из бочки с квашеной капустой. Эту сливу я запустил вслед Аристиду, и так ловко, что она шлепнулась прямо ему в затылок и разлетелась брызгами. Аристид не обернулся, только плечи его вздрогнули.

Чья-то жесткая рука стащила меня с забора.

- Что ты делаешь, скверный мальчишка? - Это был Фемистокл; угольные глаза его пылали.

- Долой благородных, долой ползучих черепах! Да здравствуют морские орлы! - крикнул я в лицо своему идолу те лозунги, которые сегодня провозглашал народ.

Улыбка раздвинула бороду Фемистокла.

- Ах ты, маленький демократ! Запомни, однако, надо быть снисходительным к побежденному противнику. Кто знает? Может быть, завтра нас с тобой ожидает его участь!

Я с таким восторгом смотрел, закинув голову, в его мужественное лицо, что он засмеялся и спросил:

- Как зовут тебя, мальчик?

- Алкамен, господин.

- Чей ты сын?

- Сын рабыни, господин.

Лицо вождя сразу сделалось скучным и озабоченным, он отодвинул меня и стал спускаться по лестнице к своим приспешникам.

Сын рабыни! А он, наверное, думал, что я свободный!

БОРЬБА ПЕРЕНОСИТСЯ В ТЕАТР

Фемистокл крепко взялся за руль: повелел жрецам строить корабли за счет богов, малоимущим объединяться в корабельные товарищества. Уточнил списки богатейших граждан, и многим пришлось скрепя сердце выставить всадников, обуть, одеть их, вооружить за свой счет.

- Эй, чернобородый! - кричали Фемистоклу. - На своих корабельщиков небось налог не накладываешь. Всё мы, землепашцы, отдуваемся.

- У корабельщиков много забот на корабле, - отвечал стратег. - А вы отдавайте многое, если не хотите потерять все.

Некоторые открыто жалели об Аристиде. Вспоминали, что Аристид любил сравнивать себя с титаном Прометеем, который принес людям огонь. Аристиду нравилось изображать из себя страдальца за общее дело.

Пронеслись слухи, что Эсхил, трагический поэт, сочинил трилогию о Прометее и собирается ставить ее во время праздников Великих Дионисий. Эсхил был эвпатрид, богач и большой друг Аристида.