Алхимик

Рафель начал одеваться, закрывая острый, напоминающий острия лезвий шрифт отметок мудрости. Этот старый язык был древнее джаи, более прямой в своих побуждениях, не боящийся нанести обиду: нетерпеливый язык для стремительных, импульсивных людей. Рафель начал закреплять завязки одежды, быстро пряча ученые зацепки, испещрявшие кожу: Сотня книг, Ритуалы прибытия и выпуска, Научные принципы, Ритуалы очищения, Сущности тела, Биологика, Ритуалы кварана, Химическое знание, Наблюдение за растениями и животными, Матика, Физическая матика, Принципы строительства, Земные науки, Основные технологии: Бумага, Чернила, Сталь, Пластмасса, Чума, Производственная линия, Реактивные снаряды, Удобрение, Мыло… – десять тысяч стихотворных стансов, взаимосвязанных и закрепленных символьным ритмом, чтобы повысить стабильность. Знание в стихах, оставшееся с тех времен, когда книги было трудно делать и еще труднее защищать, с тех времен, когда пашо блуждали между разрозненными деревнями, словно случайные пушинки одуванчика, и поднимали ладони в приветствии, демонстрируя Открытое Око, прося свободы перемещений, распространяя мудрость по всем уголкам, куда их могли завести семянки-сознания, в надежде пустить корни и основать школы, чтобы дать начало поросли новых пашо.

– Рафель?

Голос матери ворвался в его мысли. Рафель торопливо закончил одеваться и отодвинул занавеску.

– Рафель! – выдохнула мать. – Твой шарф! – И отшатнулась, стараясь соблюсти кваран.

Рафель нырнул обратно в спальню. Нашел электростатический шарф и завязал лицо. Когда вернулся, мать стояла на дальнем конце общей комнаты. Она показала на чашку копченого чая в трех метрах от очага. Безопасное расстояние. Рафель обошел очаг и сел на корточки возле чашки. Рядом была остывшая каша из сладких бобов. Угли плавали в ведре с серой водой, черные и холодные.

– Когда ты встала? – спросил он.

– Давным-давно. Ты долго спал. Должно быть, утомился.

Рафель глотнул холодного копченого чая.

– В комнате темно. Я привык, что меня будит солнце.

Мать принялась подметать утоптанный пол соломенной метлой, тщательно избегая приближаться к Рафелю. Он смотрел, как она убирается. Еще девять дней ритуала изоляции.

Когда дед спалил Кели, он и его армия разбили лагерь на краю деревни, чтобы соблюсти кваран. Они пели песни о крови и огне, доносившиеся через пограничную зону, но не входили в деревню, пока не кончился кваран. Джаи следуют старыми путями. Глупо было надеться, что старик встретит его с распростертыми объятиями.

Мать вымела пыль за дверь и повернулась. С сомнением щелкнула языком. Наконец сказала:

– Я бы хотела, чтобы ты встретился с одной девушкой. Она из очень хорошей семьи.

Улыбнувшись, Рафель отхлебнул чая.

– Уже подыскиваешь мне пару?

– Девушка гостит у Биа’ Хардез. Это ее тетя. Хорошая джайская девушка.

– Есть ли в этом смысл? Мне еще больше недели соблюдать кваран.

– Мала возвращается домой в Каменный Котел. Если захочешь повидать ее, придется отправиться туда и соблюдать кваран в чужой деревне. Мала не возражает. Вы встретитесь на улице, вас будет разделять чистый солнечный свет.

Рафель подавил шутливую улыбку.

– Ты забыла старые пути?

– Нет вреда в том, чтобы встретиться при свете солнца. Она тебя не боится. Ты приехал из Кели. Если ты до сих пор жив, значит, уже не умрешь.

– Дед бы этого не одобрил.

– Не наступи на скорпиона, и он тебя не потревожит.

– А ведь ты всегда была такой чинной джайской дамой.

Мать щелкнула языком.

– Мой крюконож по-прежнему остер. – Она кивнула на опустевшую чашку. – Выкинь чашку и проследи, чтобы она разбилась на свету. Теперь никто не сможет ею пользоваться.

Камню не стать подушкой, а кели – другом.

Джайская поговорка. Записал пашо Эдуард, CS 1404

(Восстановленный документ, область Сухой Чаши, XI 333)

На пятый день кварана Рафель встретился с потенциальной невестой на краю деревни, отделенный от девушки двумя метрами стерильного света. Черные колечки волос Малы блестели на ярком солнце, ее глаза казались глубже благодаря черным линиям, сделанным краской, которую любили женщины кели. Юбку и блузку Малы украшали старинные джайские узоры из перемежавшихся черных и красных ромбов со вплетенными золотыми нитями. На руках Малы не было браслетов – мужчина мог жениться и завернуть ее в голубое.

В пределах видимости, но не слышимости сидели на желтой равнине мать Рафеля и Биа’ Хардез, пара матрон в развевающихся голубых одеяниях. Их золотые браслеты сверкали на солнце. Вдалеке высился молчаливый старый город, черные кости на фоне неба. Рафель помнил, как исследовал запутанные руины, где гнездились ястребы, где койоты нагло трусили по улицам вдвое шире самого главного проспекта Кели. Помнил, как собирал гильзы, охотясь за сувенирами ужасных затяжных войн, что уничтожили город.