Алхимик

– Да и я очень рад, – сдержанно согласился Коннор. Он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

Рорке ошибался. Можно менять вещи и события. Если у тебя хватает решимости.

Сквозь полуприкрытые ресницы он посмотрел на лицо Ганна в зеркале. Еще предстояло проверить – может ли плохой человек стать хорошим? Или хороший – плохим?

Впереди его ждала и печаль. Придет время, когда к нему придет подлинная глубокая скорбь о матери. А потом, спустя какое-то время, он возьмет Монти на руки, отнесет ее в какой-нибудь тихий уголок, где и скажет ей, что они должны пожениться. Нет, это будет не вопрос, а утверждение.

Он покончил с бутылкой минеральной воды и взялся за другую, которую Ганн автоматически протянул ему. Он качал ее на руках, прижимал к щекам, катал по лицу, стараясь хоть немного умерить ожоги солнца.

Глаза его были воспалены от этого сияния, кожа рук едва ли не обуглилась и сильно болела. Он осмотрел свою одежду: куртка разодрана в нескольких местах, три пуговицы рубашки исчезли, а на галстуке виднелись потеки крови.

«Надо обзавестись новым костюмом», – подумал он и, как ни странно, почему-то стал размышлять, удастся ли им найти хорошего продавца.

Снова посмотрев из окна и оглянувшись на горы, он вспомнил строчку из поэмы, которую читал много лет назад. Кажется, Шелли. Да, Шелли.

Порой
И дьявол бывает джентльменом.

Он улыбнулся.

Эпилог

Суббота, 27 июня 2002 года

– Мак, пора, мы уже уходим!

При звуке отцовского голоса Мак Моллой поднял было глаза, но потом, серьезно нахмурившись, сунул карандаш в рот, пососал его, сделав вид, что курит сигарету, и поставил несколько штрихов на своем рисунке.

Монти улыбнулась. Мак всегда вызывал у нее улыбку. В теплом спортивном костюмчике, в свитере, с копной светлых волос, падающих на лоб, мордашка и пальцы вымазаны красками, он вызывал у своей матери самые нежные чувства. Похоже, бо́льшую часть времени он проводил в своем мире, рисуя, думая и тихо наблюдая за окружающими. Порой Монти беспокоилась, что для пятилетнего ребенка он слишком много и слишком серьезно размышляет. Он забрасывал ее вопросами, как устроен мир, кто такой Бог и что такое смерть. Последняя тема особенно интересовала его.

– Мак! Шевелись, приятель, готовься, мы идем на день рождения Алекса!

Мак скорчил гримасу и продолжал рисовать. Монти посмотрела на свои часики.

– Дорогой, – тихо сказала она. – Папа ждет. Ты должен привести себя в порядок. Пойди умойся, а я помогу тебе одеться.

Мальчик пожал плечами. Мамино предложение его не заинтересовало.

– Ты не хочешь идти в гости? К Алексу, твоему другу? Он же тебе нравится.

Мак сделал вид, что оглох. Монти торопливо прополоскала кисти в терпентиновом масле в щербатой кофейной кружке, вытерла их и положила на край палитры.

Стоял прекрасный летний день. Над далекими пологими холмами, на которые она смотрела из окна своей студии, висели легкие белые облачка, воздух звенел жужжанием пчел, а где-то в отдалении блеяли овцы. Сквозь запахи терпентина и льняного масла пробивались ароматы сада, цветов и свежескошенной травы.

Ей нравился этот старый ветхий амбар, из которого Коннор сделал для нее студию. Здесь было ее святилище, здесь она находила себе укрытие. Дверь открылась, и вошел Коннор, полный возмущения.

– Мак! Шевелись! – Голос отца звучал коротко и резко – верный признак того, что у него портится настроение.

Плохое настроение бывало у Коннора не так уж часто, но могло длиться несколько дней. Характер у него был резковатый, порой он пугал Монти, но за вспышками всегда следовало несколько дней, когда Коннор был тих и погружен в мрачные раздумья.

Они начались после его возвращения из Израиля. Он никогда не рассказывал о том, что было в Пещере демонов. Порой она пыталась понять, что же он утаивает от нее. Это было закрытой частью его натуры, чем в какой-то мере он с самого начала и привлекал ее.

Через пару месяцев Маку исполнится шесть лет, а Монти уже на четвертом месяце. За прошедшие годы у нее было два выкидыша, и Коннор по совету врача настоял, чтобы она ничем не занималась, а только отдыхала и писала картины, чтобы благополучно миновать опасный период. И в течение последних нескольких месяцев он был так заботлив и внимателен, что она его просто не узнавала.

Он обнял ее за плечи и стал рассматривать стоящую на мольберте неоконченную картину.

– Ты хорошо выписала небо, – сказал он.

– Спасибо. А вот цвет воды, думаю, не удался. Она слишком зеленая.

– И плоская. Наверху у тебя летят облака, то есть дует ветер. И на воде должны быть барашки.

Монти кивнула: он был прав. Как всегда.

– Ты не забыл цепочку, дорогой? – напомнила она ему.

– Ни в коем случае.