Алхимик. По следам Джордано Бруно

Несколько священников-экзорцистов окропляли святой водой людей, которые выкрикивали имя Христа, размахивая сотнями факелов и кидая камни в Иустина. Уже совсем обессилевший, он повис на цепях, которыми был прикован.

Громкая барабанная дробь послужила знаком для стражника, и тот кинул вязанку горящих веток к подножию столба. К нему присоединились все, у кого были факелы. Каждая церковная община делегировала для этого своих членов и пастырей.

Вскоре огромный костер полыхал, доставая до неба длинными красными языками и клубами черного дыма. Приговоренный не подавал ни единого признака жизни, даже когда какие-то жестокие люди тыкали факелами прямо ему в лицо, чтобы он пришел в себя и можно было поиздеваться над ним.

Отец Иустин тяжело приподнял голову и устремил свой взгляд, угадывавшийся даже сквозь капюшон, на безжалостных мучителей.

Отец Педро не смотрел на него. Он с подозрением осматривал подходы к площади, переживая за свою безопасность. Но рядом с ним отец Матео, бледный как смерть, будто окаменел и не сводил глаз с костра.

От ветра огонь перекинулся на капюшон мученика, и людям сразу открылось его обугленное лицо, обсыпанная пеплом голова и обгоревшие брови. Все ожидали истошного крика или страшных гримас, однако этот человек, который желал миру счастья, превозмог и свою нечеловеческую боль. На его обгоревших губах появилась широкая улыбка, а глаза устремились к небу.

Потом дым, скромный брат огня, скрыл предсмертные судороги тела, которое, ощущая, что душа покидает его, напоследок противилось этому.

А Пабло Симон видел только эту улыбку, выжженную в огне другим огнем — огнем Любви.

Глава IV. Сияющий венец

Юная дева Весны медленно превращалась в великую Матерь Природы; люди зовут ее Лето…

Пабло Симон был одет в белую тунику одежду недавно посвященных; на левой руке он носил горизонтальный символ, означавший восприимчивость, основательность и послушание.

Брат Одиннадцатый позвал его к себе, чтобы сообщить важные известия. Наступило полнолуние, и легкий ветерок, спускаясь с гор, наполнял ночь благоухающим ароматом.

— Приветствую тебя, Пабло Симон, а вернее, брат Сто Шестьдесят Третий!

— Приветствую тебя, почтенный брат! Чувствуешь, какой ветер? Ради кого Природа надевает такие наряды? Ее красота становится зрелой, чарующей…

— Она ожидает своего Супруга… чтобы показать ему Сына. Замечал ли ты, что, когда наступает пора цветения, бутоны на ветках и недостроенные птичьи гнезда как будто чего-то ждут?

— Да… Но чего?

— И они ожидают Супруга. Он целует их, отправляется на охоту, а потом возвращается, чтобы познать плод своей любви. Так он завершает царствование Супруги, и венец, который был перевернут, словно амфора, поворачивается обратно и указывает в небо.

— Язык этот весьма неясный, но, хотя его устройство мне не очень понятно, я «чувствую» общий смысл, скрытый в нем. Иногда так говорил брат Иустин… Он будет рад моему посвящению?

— Очень, если ты прошел его по велению сердца, а в этом я уверен!

— Не сомневайтесь; я живу лишь для того, чтобы служить человечеству, следуя универсальной мудрости, безымянной религии безымянного Божества.

— Слова, сказанные тобой, — нектар, из которого ангелы создают мед праведников. Они собирают мед с цветущих душ… Возможно, когда-нибудь ты убедишься, что мои слова — это не просто метафора. Природа едина, мы же дробим ее, а когда в наших руках оказываются ее осколки, плачем, не видя в ней жизни, и проклинаем Бога, создавшего Природу мертвой и пустой. Но запомни, брат, именно мы являемся убийцами Природы. И только мы можем воскресить ее; однажды наука и религия, объединившись, добьются этого. Но прежде необходимо избавиться и от нелепой потребности «увидеть и дотронуться, чтобы уверовать», и от тщеславных мыслей, будто современные исследователи намного превзошли исследователей минувших времен.

Ведь на пиках развития каждого народа были те, кто знал, что Земля круглая, знал о гелиоцентрической системе, о существовании невидимых «анималькулей» и эфирных существ, проходящих такую же эволюцию в эфирной среде, какую рыбы проходят в воде. Часть этих знаний станет общедоступной через пару веков, а часть — немного позже; и тогда ученые посмеются над нашими нынешними мудрецами так же, как те сейчас смеются над учеными, жившими двести лет назад.

— «Какою мерою мерите, такою и вам будут мерить».