Алкины песни

- Что сказал? Ну сказал... Без родителей она росла... Жила у старой Перепелихи. От нее и песни складать, видно, научилась. А ты зачем перечишь? Дед я тебе или не дед? - снова раскипятился старик. - Эх ты, Любаха-милаха... Как бы этот соловей твоих детишек сиротами не оставил. Знаем мы такие песни...

Люба подняла на деда свои темные, широко открытые глаза, щеки ее стали еще бледнее.

- Где уж моему Сергею, - стараясь казаться спокойной, рассмеялась Люба. - Он девок чурается, как черт сухой вербы...

-От такой чурнешься, как же... Не захочешь увидеть, так услышишь. Да ты слепая, что ли?

И дрогнуло красивое Любкино лицо, не выдержало сердце. Как стояла, так и осела она на мешки с зерном, заплакала вдруг тяжелыми, давно искавшими выхода слезами.

- Дедушка!.. Неужели это правда? Я не хотела верить... Изменился Сергей ко мне... и к детям. Вижу это, не слепая, а не верю. И что говорят про него - не верю. Как же это? А?..

Максим Теременцев растерянно заморгал морщинистыми красноватыми веками и принялся торопливо шарить у себя по карманам, хотя трубка торчала у него во рту. Потом обошел вокруг брички, потрогал, надежно ли закручены гайки у задних колес. И только проделав все это, подошел к, внучке, присел рядом на мешок.

- Вот оно, дело-то какое, голубушка... Я же о том и говорю... Ну будет, будет, перестань.

- Разлучница проклятая!.. Ведь дети у него... Дедушка, помоги, - в отчаянии выкрикивала Люба Хопрова.

- Эх, Любаха-милаха... Никудышный я помощник в таких-то делах. Тут уж ты сама как-нибудь... Поговори с ней, пристыди непутевую. Заполошная она, а может, поймет. Совесть должна быть у каждого человека... и сознательность соответственно.

- Как же мне быть теперь, дедушка? - Люба подняла заплаканное лицо и уткнулась ему в колени. Морщинистой рукой старик гладил, густые, горячие от солнца волосы внучки.

- Я ее, Уралову, не люблю,- вместо ответа проговорил он.- Непутевая она, озорная... А вот поет душевно, люблю. Артист - и только. А Сергушку приструнить - твое уж, дело. Поймет - остынет. А потом - знаешь, потухшую трубку выколотить надо. Тоже твое дело...

- Господи, и откуда она взялась на мою голову, проклятая! Мало ей холостых парней...

А над деревней, как бы в насмешку над горем Любы Хопровой, звенел счастливый голос Алки:

...Я песню пою, мою спутницу верную,

А мне улыбается каждый цветок.

И кажется мне:

Про любовь мою первую

Шепчет степной ветерок...

Ласково шепчет степной ветерок...

Правильно сказал старый Максим Теременцев: не увидишь Алку Уралову, так обязательно услышишь.

А Сергей Хопров не только слышал, но и видел ее. Сидел на возу спиной к ней, а перед глазами - чуть веснушчатое лицо и волосы, отливающие спелой рожью; смотрел вечерами в погрустневшие черные глаза своей жены Любы, а видел другие, серые и бездонные, которые вечно посмеивались и звали куда-то... Трудно было не идти на этот зов.

Что-то необычное, необъяснимое приключилось вдруг с Сергеем Хопровым. "Вдруг" потому, что знал он Алку Уралову с малых лет и никогда не обращал на нее внимания. Росла она угловатой долговязой девчонкой, жила с Перепелихой - лучшей в селе сказочницей и песенницей - на краю села. А нынешней весной...

Пахали весной целину за Касьяновой падью. Вечером пришла Алка, села у костра и молча стала смотреть Сергею в глаза.

- Ты что ночью шатаешься по лесу, как леший? - удивленно спросил он.

Алка вскочила, прижала палец к губам. Осветило ее пламя костра с головы до ног. И увидел, впервые увидел Сергей Хопров, какой строгой, подтянутой красавицей стала Алка Уралова... А она засмеялась одними губами, сделала шаг назад и пропала в темноте.

Долго еще сидел Сергей Хопров у потухающего костра. "Зачем приходила? Что ищет ночью в лесу? - думал он. - Чудная какая-то... Верно говорят, что с замочком она внутри..."

С этого все и началось. Перестал разговаривать с ней Хопров, торопливо и виновато отводил глаза в сторону, когда нельзя было разминуться, напускал на себя равнодушный и холодный вид. А Уралова - и до чего же хитрющая! все видела, все понимала, но лишь посмеивалась да пела свои дьявольские песни...

Все видела, все понимала не только Уралова, но и Люба Хопрова - жена. Такой уж человек был Сергей Хопров, весь на виду. И разве не догадается женское сердце, почему стал он еще замкнутее, неразговорчивее, почему уже не радуют его дети, почему уходит каждый вечер в сад, долго сидит там, на лавочке, смотрит на пламенеющий закат и курит, курит, курит...

А перед сенокосом Алка подошла к Сергею, заявила: "Председатель прикрепил меня к тебе". - "Как прикрепил?". - "Очень даже просто. На помощь. Слабосильный, говорит, стал Сережка Хопров, трудно ему будет одному на силосе". - И улыбается так, что больно глазам. А посылал ли ее председатель к нему? Об этом знают только Алка да сам председатель... И пошли с тех пор по селу разговоры. Зря пошли, потому что не было еще ничего между ними. А будет. Чувствует Сергей, что свалится он скоро в пропасть, может быть, сегодня, сейчас же... Удерживают его только печальные Любкины глаза...