Алкины песни

Все это вспомнил Сергей Хопров, когда они ехали обратно за травой по узкой дороге, зажатой между стенами леса. Думал он и о себе, но словно о ком-то постороннем, думал с жалостью, с тоской... А чего жалеть? Нет для него иного пути, кроме этой узкой лесной дороги, нельзя сойти с нее в сторону, нельзя остановиться, хоть и ведет она к чему-то страшному, все дальше и дальше от ласковой покорной Любки, от двух вихрастых ребятишек с облупленными носами...

Осторожный, тихий голос Алки остановил его мысли.

- Сергуша...

- Чего тебе?

Долго молчала Уралова. И уж не надеялся Хопров, что заговорит она снова.

- То место за Касьяновой падью... помнишь? - донесся, наконец, из-за спины ее голос.

- Помню. А что?

- Приходи туда вечером....

Теперь долго молчал Хопров. Молчал потому, что боялся своего голоса, боялся пошевелиться. Так вот она какая, пропасть!..

- Зачем это? - хрипло произнес он, наконец.

Но Алку точно ветром сдунуло вдруг с брички. Мелькнули среди деревьев ее синенькое платьишко да выцветшая бледно-розовая косынка. И уже из глубины леса донесся ее голос:

...Я песню пою, мою спутницу верную,

И мне улыбается каждый цветок.

И кажется мне:

Про любовь мою первую

Шепчет степной ветерок...

Ласково шепчет степной ветерок.

Палило солнце. Дрожал над лесом расплавленный воздух. По дороге, как по зеленому ущелью, тащилась куда-то бричка.? Но куда - Сергей не знал.

Потускнели, точно вылиняли вдруг верные глаза Любы Хопровой, будто меньше стала она ростом. Когда Максим Теременцев уехал с фермы, она до вечера проплакала редкими, тихими слезами.

Вечером Сергей пришел домой позднее обычного, молча поужинал, стараясь не смотреть на жену.

- Чего плачешь? - спросил он, поднимаясь из-за стола. - Глаза вон запухли.

Люба опустила голову.

- Язык отнялся?

- Сереженька, зачем, зачем ты? Дети ведь у тебя...

Слезы не дали ей говорить. Хопров, направившийся было к двери, резко остановился, повернул к ней страшное, обескровленное лицо. Испуганно вскрикнула Люба, прижав обеими руками к сердцу скомканный передник.

- Перестань ты, слышишь! - не помня себя, крикнул он и, круто повернувшись, вышел.

...До глубокой ночи сидел в саду Сергей Хопров. Давно погас закат, и хитро перемигивались между собой голубоватые звезды. Было о чем подумать Сергею... Снова видел он себя на узкой лесной дороге, зажатой с двух сторон лесом. Лежит на бричке с травой Алка Уралова, а он сам правит лошадьми. Но не он везет Алку, а она увозит его куда-то... И нет сил, чтобы спрыгнуть с брички, остановить лошадей... А где-то там, позади, стоит Любка и с тяжелым укором смотрит им вслед. Из-за Любкиной спины испуганно выглядывают детишки, крепко вцепившись ручонками в ее юбку. Ничего-то они не понимают, не знают еще, какое горе постигло их...

Очнулся Сергей от чьего-то ласкового прикосновения, вздрогнул.

- Сережа...

- Чего тебе, Люба?

- Давай поговорим...

- Давай, - тяжело вздохнул Сергей. Потом повернулся и обнял жену. Она прижалась к его груди и опять тихо заплакала.

- Зачем ты, Люба?

- Хорошо так... Легче.

Черные, точно облитые тушью, деревья еще дышали дневным зноем. Но из глубины сада уже тянул освежающий ветерок.

Оба долго молчали. Наконец Люба осторожно произнесла:

- Мы так хорошо жили, Сережа...

Сергей не отвечал, медленно поглаживая ее плечо.

- Наша семья была самой счастливой в Черемшанке, - продолжала Люба. Я так думала...

Люба молчала, надеясь, что он заговорит, откликнется.

- Сереженька, что с гобой?

- Не знаю. Люба, - грустно проговорил Сергей. И хотя Люба уловила в его словах подтверждение тех слухов, в которые не верила, или убеждала себя, что не верит, она почувствовала облегчение: в голосе мужа звучала искренность, обещавшая семье прежний мир и радость. И уже смелее Люба произнесла:

- А я знаю - Алка Уралова...

Сергей молча улыбнулся в темноте, и Люба догадалась об этом.

- Ты чему улыбаешься?..

- Так. Смешно бывает в жизни. Я ведь чуть на свиданье к ней не ушел сегодня...

- Сережа! - невольно вырвалось у Любы.

- Ничего, Любка. Разве я виноват? Пройдет все...

Сергей провел рукой по волосам Любы и вдруг ощутил, как на виске жены под его пальцами бьется живая маленькая жилка.

А в это время за Касьяновой падью, там, где весной жег костер Сергей Хопров, медленно ходила взад-вперед по небольшой полянке Алка Уралова. Потом опустилась на землю, обхватила руками колени и так застыла...

Неслись из леса ночные звуки. Где-то в черной чащобе жутко кричали совы; печально плакала за лесом в болоте выпь. Но Алка Уралова ничего не слышала.

Где синеют в траве васильки...

тихо и печально пропела она. Помолчав, начала снова:

Где недавно горели костры,

А теперь стынет только зола...

Над лесом нежно зарозовел край неба. Черная ночная мгла стала синеть. Оттуда, где начинался день, прилетел ветерок и стих, запутавшись в верхушках сосен. Перестали кричать совы. В безмолвии слушал лес, как рождалась новая Алкина песня.

Где весною горели костры,

А теперь стынет только зола,

Где уже отцветают цветы,

Я любимого долго ждала...