Алкхимитрион

А после, стихнет все внезапно, не шепота, ни вопля, ни мольбы, гапившей к небесам. Все будет мутным, непонятным, и лишь у трех сестер, клич бегло пронесется по устам. У врат встав исполинских, десницы, протянув к ним слаженно, взывать они приступят. К тому, кой братом им приходится, по крови и когнатству, чьи цепи они вскоре срубят. И самого свирепого из всей квадриги первородных чад, они с величием пробудят.

И дрожью вдруг заплачет твердь мирская, дав трещину, на сотни горизонтов пополам. И каждый, сохранивший суть свою, да внемлет он невнятным и аморфным голосам. Звучащим из глубин вселенских врат, велящих рты свои заткнуть, послушливым рабам. И клич сестер, снесет нетленный пут, свободу брату даровав, нещадному до жути. И будет он столь кровожаден и жесток, что даже сестры убоятся, его садистской сути.

* * *

И взмыв на гору смрадную, облепленную прахами людскими, глашатая вскричала. На столь, что ор её всю землю трижды обогнул, сдирая шкуру с человека до крови. И нестерпим был этот рёв, и громогласная сестрица, лукаво скалясь не смолкала. И человечишки бросались кто куда, словно потерянные в луже мёда муравьи. Кидаясь оземь, лбы ломая, друг друга, втаптывая в прах, как туча дикой саранчи.

И вскоре крик глашатай стих, и стихли ветры, угасли звуки, канувшие в тишину. И шёпотом заговорила та сестра, шепча туманные слова, своим молчаньем в глубину. И отклик прозвучал, из звонкой пустоты, напевом сладострастным, и пугающим. И поступью высокомерной, явилась взору та сестра, чей вид был истинно желающим. Кой с радостью она, глумясь и изгаляясь, являла всяк дух последний испускающим.

* * *

И вот все три сестры, склоняя головы свои почтительно, приветствуют родного брата. Ступает он стезёй из тел людских, своей ухмылки не скрывая, на фоне алого заката. И подошел он к сестрам ненаглядным, под исступлённый шум небес и хаоса раската. И протянув свою десницу к ним, он громогласно, с хрипотой велел поднять им лица. И взору их престал когнат, коего сдерживала пустоши несокрушимая темница.

Глаза его были пусты, зеница ока схожа светлому зерцалу, в котором отражался жуда. Наряды, словно черни рать, окутавшая его дух и плоть, для свежего кровавого этюда. В десницах, он удерживал тот первозданный хаос, кой спал внутри скорбящего сосуда. В далеком обиталище, разрушенных миров, за стенами незримого, порушенного спуда. Какой обязан был сойти на твердь и люд, подобно как разносится, банальная простуда.

Глядел он на своих сестер, озорно скалясь и молча, зеницы хладные вещали за него. Глядел он и на люд почти что сгнивший, хозяйским взором палача, и потешался оттого. И повелел он сестрам встать, и стали те, сиблинга осыпая лестными и милыми речами. И поднял он свою десницу вверх, и пролилась на землю кровь, студеными слезами. Затапливая всё кругом, до самых обнаженных скал, багровыми, солеными волнами.

И садким шагом, он ступил в заполненную кровью лужу, и с брызгами та опустела в миг. И к долу опустив иную длань, навлек он бешеную стужу, и ледовитый обелиск воздвиг. И реки крови тотчас же застыли, и обратились в алые катки, под коими сгнивала плоть. И двинулся сиблинг по вдоль этих катков, желая тело человеческое поскорей вспороть. И каждому из чад, горе творцов, с улыбкой на устах и взоре, череп вдвое расколоть.

Но сестры вдруг окликнули его мольбой, прервать, тел человеческих уничтожение. Все трое были призваны сестрицей тьмой, дабы свершить одно лишь разрушение. Не только плотской сущности людей, что были рождены на эту девственную твердь. Но и стереть с картины мироздания суть их, и душам пригласить царицу смерть. Дабы она своей рукой, вонзила каждому из чад творцов, опустошающую жердь.

Дабы свершился суд великий тот, по отпрыскам седьмого семени, невидимых творцов. Дабы случился переход, от хаоса, который ныне на земле, к порядку новых мудрецов. Дабы убрать от нечистот, мир этот умирающий, от мерзких и зажравшихся жильцов. Дабы исполнила сия земля один лишь оборот, пока неслышно будет скрежета грунтов. Дабы посеять вновь немых сирот, кои приступят почитать своих эпических богов.

* * *

И создан был несметный легион приставников и судей, и светом преисполнилась мимическая пустота. И породила сестра, ни мешкая, декаду мерзких жутей, и сотворила им несчётной меры черные врата. И легион, прознал сие деяние её, приговорив, немедля к заточению в остроге сумрачного града. Кой в эту пору служит вечным казематом жутким существам, в глубинах лабиринта огненного сада. И недрах коего толпятся по немым углам, с истомой ждущие во мраке, славного, кровавого парада.

И вот уж сотню тысяч жизненных периодов, сей легион хранит незыблемое равновесие миров. Оберегая каждое творение богов, от жути, что мелькает меж миров, подобно армии невидимых воров. С опаской надзирая за темницею своей, куда была заключена четверка первых чад в пустошь, лишённую объема и углов. Являясь персонально каждому созданию, кой тот находится на перепутье снов, и света полных городов. И вынимая жизнь из лона мертвой плоти, сей дар творцов, уносят в обиталище немыслимых дворцов.