Альковные секреты шеф-поваров

– Повторить! – скомандовал он бармену сиплым от ярости голосом.

Тот удивленно поднял брови и потянулся к бутылкам. Одурманенный разум Кибби не замечал ничего вокруг, кроме льющегося в рюмку виски. В висках молотом ухал алкоголь, перед глазами крутились картины физической расправы над Скиннером.

Рвать, драть ему рожу… Ногами пинать… В кровь, в лохмотья… Изувечить суку…

Бабах! Локомотив фантазии с разлету наскочил на гранитную скалу, и Кибби буквально почувствовал, как осколки разбитой души, вращаясь, разлетаются по комнате. Скиннера уже били однажды! Отметелили до полусмерти, даже в газетах заметка была.

Измудохали на футболе… и ни одной царапинки!

В соседних домах некоторые окна еще светились грязно-желтыми пятнышками, как редкие зубы в кромешной пасти хмурого города. Сквозь туман в глазах Скиннер приглядывался к танцу серых теней, среди которых протекала его жизнь. Тени двигались в такт стучащему в черепе мучительному метроному. Дрожащие пальцы нашарили пепельницу на полу у кровати. Раскрошив несколько сплющенных окурков, он добыл табаку и свернул тощую самокрутку. Долгие часы уже пережитой и еще, быть может, предстоящей ежеутренней темноты складывались перед ним в унылый туннель, убегающий в бесконечность.

Пьянство, думал он, жадно затягиваясь, – единственный способ убежать от всепожирающих сумерек. Утреннее похмелье удерживает в постели, понуждает опоздать на работу, таким образом избавляя от прогулки в сырой предрассветной темноте. Полуденная жажда гонит в бар, заставляет улизнуть из офиса засветло, бережет ранимую трезвую душу от яда ранних сумерек.

А на что еще уповать в этой богом проклятой дождливой дыре, как не на пьянство? Скиннер выпустил дым, ухмыльнулся ватно-безвольному удару старого никотина. Дрянная погода низводит нас до состояния печальных алкашей, скрюченных и скулящих под сырым одеялом вечных сумерек. Где же выход, где убежище? Как называется то единственное в мире место, где не умолкает добрый смех и гостеприимный гвалт, где под прокуренными сводами, в пивном чаду, распускаются соблазнительные цветы бесстыжих девичьих улыбок, где вызывающая усмешка наглеца-соперника будоражит кровь и разгоняет сонную оторопь? Имя этому месту – питейный дом.

Дэнни Скиннер давненько уже не бывал в таком месте в качестве клиента. Но нынче утром он проснулся в обнимку с давно забытым букетом: усталость, тремор, тоска, тошнота, головная боль… Тело было пропитано тяжелой отравой. Может, он заболел? Вздор, на то у него и громоотвод по имени Брайан Кибби.

Скиннер откинул одеяло, и на волю вышел застоялый дух пьяного пота… Перед глазами кратко полыхнул образ Кибби, словно кадр из голливудского боевика, когда полицейская фотовспышка выхватывает из мрака порочный лик преступника. У Скиннера мороз пробежал по коже.

Да ну, чепуха… не может быть…

Неужели сучок Кибби наконец… скапутился? Отбросил коньки? Лежит мертвый, как это утро за окном? Неужели его тучное тело и растрепанная душа не выдержали износа?

Чушь, успокойся… Джойс или Кэролайн давно бы позвонили…

Скиннер вмял окурок в пепельницу – и с такой силой всосал воздух спекшимся ртом, что заныли легкие и в желудке поднялась дурная волна. В ушах забухала кровь, по всему телу откупорились поры, покрыв его липкой пленкой испарины. Ослепительная догадка проползла по сознанию пылающей строкой.

Кибби. Чертов говнюк! Сопротивляется, дает мне отпор!

Да, сомнений не было: Скиннер страдал от жестокого похмелья. Выходит, заклятие симметрично?! Засучив рукав, Скиннер пощупал каменный бицепс – и припомнил, как его тело начало наливаться силой, когда Кибби затеял посещать спортзал. Он тогда лишь посмеялся, не придал значения, принял рост мышечной массы за возрастные изменения. Но теперь все стало на свои места: упорно поднимая гантели, Кибби тренировал Скиннера!

Проклятый червь вчера нажрался, а похмелье мучает меня!

Лишь такое объяснение, каким бы диким оно ни казалось, полностью укладывалось в логику ситуации. Скиннер даже удивился, что возможность подобного поворота событий до сих пор не пришла ему на ум. Он почувствовал невольное уважение к противнику: надо же, столько продержался! Другой бы на его месте давно запил.

Торопливо одевшись, Скиннер выбежал на улицу, зашел в ближайшее интернет-кафе и принялся строчить мейлы, периодически пытаясь по остроте симптомов оценить, сколько Кибби вчера принял на грудь.

Письмо Дороти забуксовало с первых же строк. Скиннер снова почувствовал себя в хорошо знакомой проспиртованной шкуре, как в памятные дни на работе, когда с похмелья все валится из рук, и ум впустую суетится, не в силах справиться даже с пустяковыми задачами, и бумага злобно режет пальцы, и обжигающий кофе расплескивается, портя свежераспечатанный отчет, и хочется лишь одного – дотерпеть до звонка…

Оплаченное время истекло. Скиннер не стал его продлевать. Из мельтешащих обрывков сложилась единственно правильная мысль.

Ну что, сука, войны хочешь? Так ты ее получишь!