Альковные секреты шеф-поваров

Дверь открылась – и Кибби заранее скривил рот в вызывающей ухмылке.

Но это была не Джойс, а Кэролайн. Кибби вспомнил, что она собиралась прийти пораньше, помочь матери с ужином. Отличный шанс: в кои-то веки они с сестрой оказались наедине. Сейчас он расскажет ей правду о Скиннере, предупредит об опасности, убережет от беды, которой сам не смог избежать!

– Кэролайн…

Сестра заметила сухой нездоровый румянец на щеках брата, почувствовала запах алкоголя.

– Ты в порядке?

– Угу… Рад тебя видеть, – начал Кибби осторожно, однако щупальце опьянения шевельнулось в мозгу, и губы сами собой разъехались в похабной ухмылке. Он попытался взять себя в руки. – Как дела в универе?

Комната вроде крутится, но это не страшно, а просто… никак. По барабану.

– Да как обычно, тоска. – Она пожала плечами.

Братец был в своем репертуаре. Кэролайн успокоилась. Думая о чем-то своем, она забралась с ногами в кресло, взяла пульт, оживила телевизор. Звук был отключен, и диктор с серьезной торжественностью шевелил губами на фоне арабской семьи, плачущей у кучи щебня. Картинки быстро менялись: мелькнул вооруженный до зубов американский солдат, затем озабоченный, словно страдающий от запора, Джордж Буш, затем жеманный Тони Блэр в окружении важных вельмож.

Кибби чувствовал, что в нем вызревает протест. В дряблом, водянистом, неимоверно раздувшемся теле поднималась мутная волна, заполняя многокилометровые пустоты между нейронами.

За них другие отдуваются. А им что? Деньги есть, власть есть, живи и наслаждайся. Это ведь не их сыновья и дочери идут на войну, на смерть, чтобы потешить их гнилое самолюбие! Под пулями гибнут простые люди, у которых нет выбора, которых оболванили… А мы, страусы, прячем голову в песок, смотрим «Гарри Поттера», Стивена Спилберга, Мэри-Кейт и Эшли Олсен, Бритни Спирс, «Бриджит Джонс»… мечтаем о должности старшего инспектора… Не замечаем, что нет ни свободы, ни выбора… Мы жалкие рабы! Служим эгоистичным, лицемерным, набожным негодяям и убийцам, живем по их правилам, в жестоком, трусливом, бессовестном, пустом, лживом мире, который они создали по своему образу и подобию… Такие, как эта сука Скиннер… всё вокруг гадят из больного тщеславия… а другие должны разгребать их дерьмо…

Межнейронные пустоты вдруг схлопнулись – с треском, с искрами, у Кибби аж голова затряслась.

Даже Кэролайн, моя сестра… обленилась, поддалась разлагающему влиянию распада. А ведь отец всю жизнь горбатился, отказывал себе во всем, чтобы у нее была возможность выбора…

– А раньше тебе нравился универ…

Кэролайн энергично помотала головой – светлые волосы взлетели и улеглись на место в прежнем идеальном порядке, словно наэлектризованные нейлоновые нити, за исключением пары непокорных прядей.

– Да он мне и сейчас нравится. Только достает иногда. Учеба, учеба, учеба… – Она пожала плечами, на миг задумалась, потом хитро улыбнулась. – А бывает, хочется себя побаловать.

– Понятно. Вот и завела себе… его.

Кэролайн повернулась и смерила брата совершенно чужим взглядом. Брайан вдруг увидел себя ее глазами: уродец, плаксивый и требовательный неудачник, за которым тянется измочаленная жизнь, как слизистый след за улиткой.

За педофила меня приняли – там, в парке.

Кибби съежился. Из разверзшихся пор хлынул ледяной вонючий пот.

Но Кэролайн… Она уж так не считает! Кэр, сестренка…

Раньше они были так близки – брат и сестра. По-своему, не напоказ. Порой пугались накала эмоций, порой шарахались друг от друга… Очень по-шотландски.

Кэр, сестренка…

Брайану Кибби оставалось только сидеть и таращиться на сестру, которая отвернулась к телевизору. На экране американские войска готовились к штурму Фалуджи – подарок к президентским выборам. Диктор вскользь упомянул, что в результате боевых действий коалиционных сил погибло более ста тысяч мирных иракцев. Кибби нестерпимо захотелось обсудить это с сестрой. Раньше он избегал разговоров о политике, считал это пустой тратой времени: люди, дескать, должны радоваться тому, что имеют, а не роптать на государство. Однако он ошибался. А она была права. И сейчас ему хотелось сказать ей об этом.

Но связь между ними нарушилась, мостик обвалился, подточенный ненавистью к Скиннеру – ненавистью, которая жила и крепла сама по себе, независимо от разума, определяя каждую гримасу, каждый жест, каждое слово. Бороться с ней было бесполезно. Кибби открыл рот, словно марионетка, и ненависть захрипела изнутри:

– Он же злодей!.. Злодей!..

Кэролайн обернулась, посмотрела на брата, медленно покачала головой.

Ну все, крыша поехала.

Мы столько всего пережили. Вся наша семья. И вот результат… Блин, скорей бы свалить из этого дурдома, из этого плавильного котла страха и скорби! Порвать липкие нити, убежать без оглядки! Можно себе представить, что Дэнни про них думает… Да и про меня… Нам повезло, что он такой чуткий, понимающий. Переживает за нас…