Альковные секреты шеф-поваров

– О, Америка замечательная страна, Брай! Я планирую туда вернуться. Впрочем… – Он с улыбкой посмотрел на Кэролайн. – Знаешь, как оно бывает…

Кибби пару минут перемалывал зубами ярость, прежде чем повторить атаку, на сей раз сменив тактику.

– А как дела у Шеннон, Дэнни? – спросил он со значением.

К его радости, Кэролайн вопросительно посмотрела на Скиннера.

– Нормально вроде. Да я ее почти не вижу. – Он подумал о Десси Кингхорне. – Я же все это время в Америке был.

– Шеннон наша сослуживица, – пояснил Кибби злорадно. – Точнее, бывшая сослуживица.

– Ну да, – вмешалась Джойс, смутно почуяв неладное. – Я с ней говорила по телефону, когда ты лежал в больнице. Очень милая девушка.

– Они с Дэнни были весьма близки. Правда, Дэнни?

Скиннер посмотрел на Кибби с пристальным интересом:

– Может, я ошибаюсь, Брайан, но мне казалось, что она больше интересовалась тобой. Вы даже на обед вместе ходили, нет?

– Ну, два-три раза… в столовую… мы ведь коллеги…

– Ай да Брайан! – Скиннер подмигнул. – Я всегда знал, что ты темная лошадка.

Его веселая ухмылка перекинулась на всех, за исключением опешившего Кибби, который только воздух губами хватал.

Джойс почти не замечала странного поведения сына. Ее сердце ликовало: место во главе стола, пустовавшее столько времени, снова занято, а Дэнни Скиннер – просто душка, веселый, вежливый, знающий себе цену; да и с Кэролайн они замечательно смотрятся.

Кэролайн, напротив, с тревогой наблюдала за жирной, потной, злобно пыхтящей массой, в которую превратился ее брат. Она и раньше стеснялась приводить домой подруг: Брайан всегда был чудаком… Но по крайней мере, не грубил, как сейчас. Надо же так измениться! Фырчит, ядом брызжет…

Скиннер тем временем продолжал украдкой осматривать комнату. Его одолевало адское любопытство. Он чувствовал себя археологом, разгребающим культурный слой таинственного племени. Присутствие Кибби, однако, мешало ему, вызывало странный дискомфорт: сидеть рядом с этой мерзкой, дурнопахнущей грудой мяса было физически неприятно. Скиннер прятал глаза, но ненавидящий взгляд Кибби стрелял отовсюду, особенно с каминной полки, облицованной старомодным кафелем и уставленной фотопортретами в рамочках. Один из снимков, благодаря удачному ракурсу и тусклому освещению, таращился с особой настырностью – Кибби из прошлой жизни, тонкогубый и востроносый, жутко сочетающий бухенвальдскую худобу с огромными светозарными очами, почти такими же, как у Кэролайн. Неизвестный фотограф ухитрился придать глазастому лицу выражение такой хитрющей, саркастической, сатанинской осведомленности, что у Скиннера мурашки пробежали по спине. Под сердцем ворохнулся неожиданный стыд: он осознал, что наложенное на Кибби проклятие было лишь заключительным ударом, которому предшествовала долгая и безжалостная осада, состоявшая из насмешек, подначек и прочих издевательств.

Да уж… У парня на фотографии нет ничего общего с сидящей за столом вонючей жирной жабой. Две разные формы жизни. Теперешний Кибби – это какое-то чудовище Франкенштейна! Созданное моими собственными руками… Но сквозь слой потного сала еще можно различить прежнего юношу, с которым я вместе работал, обедал, ходил на стажировку… Юношу, который краснел и заикался, когда я намеренно грубо флиртовал с секретаршами. Юношу, который приходил в смертельный ужас, когда я при нем живописал постельные детали своих ночных похождений, чего, кстати, в других компаниях никогда не делаю. Потом мне, конечно, становилось стыдно – и от этого я презирал бедного парня еще горше, еще злее. Однажды, помню, я признался Маккензи: ненавижу Кибби за то, что он будит во мне зверя, заставляет делать вещи, которых я стыжусь. Малютка Роб, упокой боже его минималистскую душу, ответил не раздумывая:

– Расквась ему нос, и все дела!

Эх, надо было последовать его совету!.. Я поступил гораздо хуже: расквасил Кибби душу.

Скиннер усилием воли оторвал взгляд от дьявольской фотографии и сосредоточился на оригинале. В конце концов, сегодняшний Кибби был не так уж опасен: его желчные шпильки и грязные ухмылки били вскользь, не причиняя серьезного вреда. Зато заботливая улыбка Кэролайн, хорошее вино и благодарное воркование Джойс, растроганной его комплиментами, действовали опьяняюще. Скиннер незаметно для себя переключился в хорошо знакомый кисло-сладкий фальшивый режим:

– Кстати, Брайан, мы на работе тебя вспоминаем. Скучаем по тебе.

Кибби медленно повернул большую пучеглазую голову. Челюсть у него отвисла, резиновые губы разъехались. В бессмысленных зрачках светился тусклый огонь: горькая усталая боль, выходящая за рамки ярости, – словно остатки непокорной воли сочились из поверженной души, растворяясь в душной атмосфере комнаты.

Да, думал Скиннер, Кэролайн правильно сделала, что свалила из этой сраной гробницы.