Альковные секреты шеф-поваров

– Недорого? С перекрестными-то проверками и перепроверками? – Он покачал головой с хорошо сыгранным трагизмом. – Кукушкины басни, дамы и господа!

Прежде чем Скиннер успел открыть рот, Кибби вновь подал голосок:

– Я полагаю, всем присутствующим… э-э… ясно, что новые процедуры обойдутся… э-э… недешево. Дэнни, насколько я понял, утверждает, что расходы будут перекрыты… э-э… прибылями от туристического бизнеса. Однако оснований для таких надежд… э-э… нет. Вряд ли туристы смотрят на городские рестораны как на рассадники… э-э… чумы и холеры. Кроме того, мы не имеем права бездоказательно… э-э… подозревать работников нашего отдела в нечестности и халатности. Прежде чем менять существующую систему якобы из-за того, что она… э-э… поощряет коррупцию, мы должны… э-э… убедиться, что это действительно… э-э… так. Иначе мы не только потратим деньги и время, но и подорвем… э-э… мораль коллектива. Может быть, Дэнни знает что-то такое, чего мы… э-э… не знаем? – Кибби улыбнулся. – А, Дэнни?

Скиннер ответил взглядом, исполненным такой яростной, клокочущей, концентрированной ненависти, что неуютно стало не только Кибби, но и всему залу. И взгляд этот не был мимолетным: Скиннер буравил оппонента, изучал, препарировал его душу, пока тот наконец не заморгал и не опустил в смущении голову. А Скиннер продолжал смотреть и не собирался отводить глаз. Пусть только хоть один мерзавец попробует что-нибудь сказать! Они хотят поговорить о взятках, о коррупции? Что ж, он готов к разговору! Этот гнойник давно пора расковырять!

Атмосфера в зале накалялась. Колин Макги прочистил горло и сказал:

– Думаю, для начала надо подсчитать, во что обойдется переход на новые процедуры. А что до возможных нарушений, то, прежде чем делать выводы, нужны доказательства. Тогда можно говорить о перестройке. А менять зарекомендовавший себя порядок лишь на основании слухов и сплетен – это абсурд!

Кибби хотел было кивнуть, но не мог пошевелиться: Скиннер его словно загипнотизировал.

Купер почуял, что обсуждение заруливает в опасные воды. Воспользовавшись замешательством, он перехватил инициативу и объявил конец собрания. Все встали. Скиннер торопливо собрал бумаги и устремился к выходу.

– Это что за одеколон, Дэнни? – окликнул Боб Фой. Скиннер дал по тормозам и крутанулся на сто восемьдесят:

– Што-а?!

– Да ничего, мне даже нравится, – по-змеиному улыбнулся начальник. – Очень характерный запах. Интересный.

– Я не… – начал Скиннер и осекся. – Извините… Мне надо срочно позвонить.

Он чуть не кубарем скатился по лестнице в родной офис, яростно топча мелкую мозаику мраморного пола.

Укрывшись в своем закутке, он почувствовал, как кокаин выгорает вслед за утренним пивом, а на смену приходит страшное пустое похмелье. От ощущения давешнего могущества не осталось и следа. Каждый проходящий человек казался врагом, каждый телефонный звонок таил угрозу. Зловещим громом гулял по офису смех Фоя, и визгливый Кибби вторил ему шакальими обертонами, от которых волосы шевелились на затылке. Эта дрянь, ничтожество, мелкий и смешной противник вдруг обрел нечеловеческую, дьявольскую мощь. Случайно встретившись с ним глазами, Скиннер впервые за все время увидел не жалкую робость, а насмешливый и дерзкий расчет.

Пытаясь побороть похмельную вялость и упорядочить душу, Скиннер взялся разгребать бумажные завалы на столе. Он лихорадочно шуршал, скрипел и перекладывал папки, словно демонстрируя усердие и доказывая свою незаменимость. Но голова отказывалась служить: взявшись за одну стопку, он тут же бросал ее и зарывался в другую, затем в третью, и так по кругу, погружаясь в болото бумажного хаоса.

В пять народ начал расходиться, офис опустел. Скиннер расслабился, сбавил обороты и какое-то время сидел, погрузившись в себя, мусоля невеселые мысли. Сил не осталось даже на то, чтобы пойти домой.

В шесть затрещал телефон. Звонок был явно не по работе – все уже разбежались. Скиннер поднял трубку.

– Не бережешь себя, трудоголик! – посетовал дружище Маккензи. И добавил неотвратимое: – Ну что, по пиву?

Скиннер принял это как помилование.

– Ну да, – ответил он с оттенком вины.

Как ни крути, исход вечера был предрешен. На одной чаше весов громоздились горы благоразумных доводов, доказывающих как дважды два, что надлежит отказаться и пойти домой, но их перевешивала скромная троица: во-первых, у него в кармане было тридцать семь фунтов мелочью; во-вторых, рабочий день уже кончился; и наконец, ему до дрожи в желудке хотелось выпить.

Войдя в бар, Скиннер сразу заметил Маккензи – тот сидел у стойки на почетном месте, спокойный и внушительный, как капитан на мостике шхуны. Бармен стоял перед ним навытяжку, словно юнга, ожидая распоряжений. И распоряжения не заставили себя ждать: Маккензи без лишних вопросов заказал для Скиннера «Лёвенброй».

Первая кружка пролетела ласточкой. Пригубив вторую, Скиннер почувствовал, что мысли обретают утраченную рысь. Этим следовало воспользоваться, чтобы трезво оценить ситуацию.