Алла Пугачева. Жизнь и удивительные приключения певицы

Почти в то же время у Аллы случится еще одна встреча, которой, впрочем, поначалу ни она, ни ее новый знакомый почти не придали значения. Во время гастролей оркестра Лундстрема в Ленинграде осенью 1972 года в номер к Пугачёвой постучался здешний молодой поэт, прославившийся к этому моменту словами песенки о Золушке («Хоть поверьте, хоть проверьте, но вчера приснилось мне…»). Его звали Илья Резник. Вот что он сам поведал в своей книге «Алла Пугачёва и другие»:

«— Песню принесли? — серьезно спросила певица.

— Да. Слушай.

И я спел ей песню, в которой говорилось о том, что как аукнется, так и откликнется, что я с тобою остался из жалости…

— Это мне? — растроганно спросила Алла.

— Нет, но сейчас мы ее с тобой выучим и пойдем к N-ой.

Я назвал имя очень популярной тогда, в 1972 году, певицы, проживавшей в этой же гостинице. (Скорее всего Резник говорит здесь о Галине Ненашевой — А. Б.)

Показ провалился. Наверно, мы слишком волновались, когда пели в два голоса перед вальяжно раскинувшейся в кресле звездой, может, мы просто пришли не вовремя, а может быть, она почувствовала в этой худенькой рыжей девушке будущую грозную соперницу.

А тогда, тогда моя новая компаньонка расстроилась больше меня…

— Знаешь, Алла, возьми тогда себе эту песню, — великодушно предложил я. Но она неожиданно отказалась:

— Я подумала, ты был прав: эта песня для N-ой. Лучше найди что-нибудь другое.

В пачке клавиров, извлеченных из гитарного чехла, я отыскал ту песню… Песня назвалась "Посидим-поокаем"».

В принципе, ей было хорошо работать у Лундстрема: довольно престижное место, много концертов. Да и за границу Алла впервые выехала именно с оркестром — это были гастроли в Польше. Но как раз тут она вдруг с тоской подумала о том, сколько еще лет она будет выбегать на сцену после того, как зал отбил все ладони, рукоплескал Ободзинскому, и петь свои три песенки?

Здесь в Польше, в городке Сопот каждый год гремел международный музыкальный конкурс. Победитель увозил приз — «Янтарного соловья»…

— Не-ет, — сердито говорила Алла Добрынину, — мне синица в руках не нужна. Мне этот «соловей» нужен.

Слава в ответ смеялся: «Да ты сама как воробушек!».

«Мне кажется, — заключает Лундстрем, — что именно в Польше Алла почувствовала, что ей надо работать самостоятельно. Я отнюдь не порицаю ее за то, что она ушла из оркестра: все-таки у нас чисто джазовая специфика, а Пугачёва — эстрадная артистка и время показало, что Алла была права».

Миколас долго всех уговаривал, чтобы жену устроили работать в Московскую областную филармонию.

«Да лучше мы пятидесятилетнюю цыганку возьмем, чем молодую певицу! — шумел директор филармонии. — У нас певиц уже полно. Ну куда нам еще, куда?»

Помог исключительно «семейный» аргумент: жена должна работать там же, где и муж. Они, мол, и так редко видятся из-за гастролей… под угрозой «ячейка общества»… про ветреность артистов уже слышать невозможно… а мы же боремся за крепость уз…

Все-таки Аллу взяли в филармонию. «Много у нас было тогда "левых" концертов, — вспоминает Орбакас. — Это когда всякие администраторы набирали бригады артистов и вывозили куда-нибудь. Например, на майские праздники. Очень хорошие деньги с этого качали. Мы много ездили с Николаем Сличенко. Он был гвоздем программы, а мы уж так…».

Когда дом в Зонточном переулке приговорили к сносу, родителям и Алле с Миколасом дали по квартире недалеко от Рязанского проспекта. К этому времени в своей бывшей детской комнатке вновь поселился брат Женя, но не один — с молодой женой, привезенной из Горького.

Дома родителей и семейства Орбакасов оказались в непосредственной близости, так, что из одних окон были хорошо видны другие, чем новоселы и стали пользоваться в свое удовольствие.

Зинаида Архиповна еще работала, поэтому Алла с Мишей решились отдать дочку в детский сад.

«Но с этим вдруг возникла огромная проблема, — вспоминает Миколас, — все сады в округе были забиты. Каким-то чудом я устроил Кристинку в сад в Текстильщиках. Туда нам приходилось добираться сперва на автобусе, а потом еще на метро. Но все дети там оказались какие-то больные, с насморком, и буквально недели через две мы Кристину оттуда забрали, и я отвез ее родителям в Каунас».

Так несколько следующих лет Кристина жила на два города — Москву и Каунас. Бабушка Аня и дедушка Зенон принимали самое непосредственное участие в воспитании внучки, пока та не пошла в школу. Она научилась свободно болтать по-литовски, а еще раньше была крещена в католической вере.

«Вся моя семья — католики, — поясняет Орбакас. — И моя сестра решила крестить племянницу. В тот момент, правда, ни меня, ни Аллы в Каунасе не было».

Летом у Орбакаса-Орбакене была самая эстрадная страда. Сборные бригады артистов развлекали отдыхающих на стадионах.

По программе Алла должна была спеть две песни и быстро покинуть площадку: сзади напирали другие.

Она исполняла свою пару, конферансье уже прочищал горло для объявления следующего номера, но публика продолжала хлопать. Тогда Алла, будто не замечая те страшные рожи, которые ей из-за кулис корчил администратор, начинала петь третью песню.