Алла Пугачева. Жизнь и удивительные приключения певицы

Жил да был, жил да был, жил да был один король.
Правил он, как мог, страною и людьми.
Звался он, звался он, звался он Луи Второй.
Но, впрочем, песня не о нем, а о любви.

И все-таки власть с параноидальным упрямством находила тут что-то не то. «Король» был фактически под запретом на радио и телевидении.

Покойного Сергея Георгиевича Лапина отнюдь нельзя назвать ограниченным самодуром. Он, скажем, очень неплохо играл в шахматы, и тут трудно удержаться от искушения провести параллели между игрой на черно-белой доске и игрищами в кабинетах Кремля, Старой площади, Останкино.

Александр Николаевич Яковлев, отвечавший в то время в ЦК КПСС за пропаганду, рассказывал автору:

«У Лапина был хороший вкус, и он умел оценить настоящий талант. Думаю, что к Пугачёвой он относился хорошо. Но вы поймите, на него шел очень сильный нажим со стороны той же эстрадной публики. Люди же понимали, что растет певица, которая забьет их, а он не хотел ссориться со столпами и, как мог, маневрировал.

Помню, вдруг пошел откуда-то слух, что Лапину запретили давать Пугачёву в эфир. Начинаю выяснять, почему, чье распоряжение. Но тогда же никто никогда ни на кого не ссылался. "Кто? — спрашиваю. — Генсек?" — "Да нет." — "А кто?" — "Да вот там.". Тут я рассердился: "Или вы говорите, кто, или не выдавайте ваши собственные пристрастия за чье-то "там".

А сколько я начитался писем в ЦК от артистов, от писателей, когда одни жаловались на других!

Все мы — рабы своего времени.».

Один из бывших руководителей музыкальной редакции телевидения поведал, например, как к Лапину явилась взволнованная Эдита Пьеха и угрожала, что если в передаче «Песня года» Пугачёва будет петь две песни, а она лишь одну, то Эдите Станиславовне ничего не останется, как покончить жизнь самоубийством. Сергей Георгиевич утешал уважаемую певицу как мог.

Но в Пасхальную ночь Центральное ТВ лукаво ставило в эфир концерты Пугачёвой, дабы народ сидел дома и смотрел ее, а не шел на крестный ход. Таким образом, как остроумно заметил известный тележурналист Леонид Парфенов, в СССР был опровергнут старый тезис о том, что «Битлз» популярней, чем Иисус Христос (имеется в виду знаменитое высказывание Джона Леннона 1966 года).

Сама Пугачёва рассказывала, как она приходила к Лапину с предложением делать по субботам что-то вроде телевизионных дискотек для молодежи.

Лапин выслушивал ее и вдруг спрашивал: «Скажите, а вы любите Обухову?». «И я понимала, что все бесполезно», — усмехалась Алла Борисовна.

Непростым человеком был Сергей Георгиевич Лапин. Но, впрочем, песня не о нем.

В августе 1978 года Алла поехала в Сопот. Теперь ее уже экипировали по-настоящему, не как на «Золотой Орфей» три года назад.

Сценическое платье она пришла шить к знаменитому модельеру Зайцеву — тогда еще не Славе, а просто Вячеславу. У Зайцева были очень респектабельные клиенты вроде Кобзона и Магомаева, не говоря уже о членах ЦК КПСС и женах дипломатов. По сути, долгое время Зайцев оставался единственным брендом в советском кутюре. (Другие его коллеги, как, например, Александр Игманд из Дома моды на Кузнецком, были известны только самому узкому кругу — с самыми большими животами.)

— Алла была очень скромна и интеллигентна, — рассказывал Зайцев спустя десятилетия. — Она просила сделать платье, которое было бы ей удобно на сцене. Я в то время увлекался кроем «солнце-клеш» и сделал это красное платье.

Получился тот красный балахон, который, под стать своей владелице, произведет революцию.

— Красный цвет, — пояснял Зайцев, — отлично характеризует ее темперамент, силу мощь. И это цвет России!

Стефанович, например, полагает, что балахон остается самым лучшим концертным нарядом его бывшей супруги, «потому что скрывал недостатки фигуры и давал большие возможности для трансформации. А все эти миниюбки на не очень молодой женщине выглядят смешно». Тут трудно поспорить. В фильме «Пена» Пугачёва появляется именно в красном балахоне.

Кстати, Зайцев еще требовал, чтобы Пугачёва не распускала, а наоборот, поднимала свои волосы.

— Я обожал ее в этом образе. А она не хотела поднимать. Ну, и у нас возникали некоторые недоразумения.

Пугачёва в красном балахоне станет для СССР таким же нетленным символом, как слезы Ирины Родниной на пьедестале и фуэте Плисецкой в «Лебедином озере».

Советская Прекрасная дама.

Ее образ будет тиражироваться на обложках журналов, открытках и даже полиэтиленовых пакетах.

Но союз дамы с Зайцевым окажется мимолетным видением.

Вячеслав Михайлович объяснил это так:

— У нас с ней разные отношения к образу. Я воспринимал ее как певицу, которая достойна самых лучших костюмов и не должна заискивать перед публикой. Выдерживать аристократизм. Но у нее было другое мнение. Поэтому мы с ней расстались.

Накануне выступления в Сопоте у Пугачёвой началось воспаление легких.