Спектакль должен был начинаться с того, что король Аккорд принимал парад своих подданных. Замысел состоял, собственно, в том, что сначала по сцене двигались целые ноты, затем половинки, четвертные, восьмые. Музыкальное сопровождение звучало соответствующим образом, все ускоряясь. Актеры, изображавшие уже шестнадцатые доли, стремительно проносились под неистовый марш.
Алла, у которой в спектакле была своя большая роль, сначала отказалась от участия в параде (а там в силу многочисленности массовки курса были задействованы практически все студенты).
«Ну, кого мне здесь играть?» — с усмешкой спрашивала она у Николаева. Но через пару дней она вдруг объявила, что знает кого.
…Шел веселый парад нот. Король Аккорд с важным видом кивал своим подданным. И вот музыка марша затихла, все участники парада исчезли за кулисами. Неожиданно на сцену вышел некто в невзрачном плаще и с ведром на голове. «Кто это, кто это?» — недоуменно осведомлялся король у свиты. Те пожимали плечами. Церемониймейстер подошел к таинственному незнакомцу и бережно приподнял ведро. Под ним оказалась голова Пугачёвой, которая свирепо завопила в зрительный зал: «Пауза!». Такую Алла придумала для себя роль. «Накануне этого спектакля, — улыбается Николаев, — она сказала:
"Андрей Николаевич, мне ведь надо купить ведро, но вы представляете, что будет, если я приду в хозяйственный магазин. Что делать?" — "Ничего, я заеду, куплю". Я пришел в хозяйственный, а там были ведра разных размеров. Я вспомнил рыжую шевелюру Пугачёвой, и мне ничего другого не оставалось, как примерять эти ведра себе на голову. И когда я купил, наконец, ведро, продавщицы посмотрели на меня, как на ненормального. Представляю, что с ними бы сделалось, если бы они узнали, с какой целью я покупал это ведро».
Но однажды у Аллы случился сценический провал. Для очередного экзамена по театральному мастерству студенты репетировали какую-то пьесу. Экстравагантная Пугачёва попросила для себя роль пожилого мужчины. Как говорится, ничто не предвещало беды, но на сам спектакль Алла решила украсить себя очками для пущей правдивости образа. «Я всегда говорил студентам, — продолжает Николаев, — что репетировать нужно только в том костюме, который будет на тебе во время спектакля. Эти дурацкие очки ее выбили абсолютно. Они все время сваливались. Алла наклонялась за ними, и с нее сползал парик. Она нервничала и то и дело забывала свой текст».
Андрей Николаевич и Алла очень подружились. Поскольку ГИТИС — особое учебное заведение, то дружба преподавателя со студентом здесь никогда не рассматривалась как нарушение субординации и попрание неписаных этических правил.
Когда Николаеву нахамил один из студентов, то, выбегая из аудитории, он вскричал: «Моей ноги не будет в ГИТИСе, пока этот человек передо мной не извинится!» — и стремительной походкой ушел домой. Примерно через час в дверь к Николаеву позвонили. Он открыл, увидел на пороге своего обидчика, а рядом с ним раскрасневшуюся Аллу. «Сейчас, — произнесла она, переводя дыхание, — он будет перед вами извиняться!».
Как-то воскресным днем зимой 1978 года Андрей Николаевич позвал Аллу в Подмосковье покататься на лыжах. (Николаев, несмотря на свои цирковые травмы, держал себя в хорошей форме, как любой профессиональный клоун.) Алла согласилась, добавив, что к лыжам вообще-то равнодушна, но свежим воздухом старается дышать при всякой возможности. «Мы долго ездили по лесу, — вспоминает Николаев. — А потом вдруг оказались на опушке. Перед нами было огромное белое поле, и где-то совсем далеко другой лес. Мы постояли недолго, потом я двинулся дальше и метров через двести заметил, что Аллы рядом нет. Обернулся — она стояла на том же месте, не отрывая взгляд от заснеженного поля. Я вернулся к ней: "Аллочка, надо ехать, уже темнеет…". И тут я увидел, что у нее по щекам катятся слезы. — "Я не хочу ехать в Москву, Андрей Николаевич. Здесь так красиво, так хорошо."».
На пятом курсе ГИТИСа возникал такой предмет, как марксистско-ленинская философия. Ее полномочным представителем в нашем случае был профессор Гусев. Студенты боялись его, он же с особым наслаждением экзаменовал эстрадных звезд.
Алла, педантично посещавшая все занятия и консультации перед экзаменами, ни разу не появилась у Гусева. А тот каждый раз с благочестивой улыбкой интересовался, когда же к нему придет студентка Пугачёва.
Осознавая, что марксистско-ленинская философия будет в числе государственных (читай — выпускных) экзаменов, недели за две до них Алла наняла преподавателя из МГУ. Приехав на экзамен, она с тоской прослушала от однокурсников рассказ о том, как накануне Гусев завалил Катю Шаврину (после музучилища она оказалась вместе с Пугачёвой и в ГИТИСе).
Всех студентов собрали в аудитории. Поскольку экзаменуемых оказалось довольно много, на подмогу к Гусеву пришел еще один преподаватель. Студентов, сидевших за столами в два ряда, философы-марксисты так и поделили: один ряд доставался вновь прибывшему экзаменатору, а другой — Гусеву.