В программе «Пришла и говорю» Пугачёва решила все сделать сама: свои песни, своя режиссура, ну и, само собой, свой голос. Теперь, как ей казалось, она вплотную приблизилась к воплощению своей мечты — созданию Театра.
За полгода до этого, в декабре 1983 года, ее пригласили выступить во МХАТе. Неизвестно, почему в эту интеллигентскую цитадель вдруг пригласили певицу, «работающую на потребу толпе», то ли хотели феномен изучить поближе, то ли изысканно покуражиться.
Она пела два часа без антракта.
Олег Ефремов, главный режиссер, потом признавался, что попал на это выступление случайно и был поражен, как мощно Пугачёва работает с залом, как устанавливает контакт со зрителем.
А когда концерт закончился, в гримерку к уставшей Алле явилась целая делегация актеров театра во главе с величественной Ангелиной Степановой (тогда она была, помимо прочего, парторгом МХАТа). Ангелина Осиповна, обращаясь к гостье, патетически провозгласила:
— Да вы, милочка, отменная драматическая актриса! Вам надо играть! Играть!
А в марте 1984 года вышел журнал «Театр», с обложки которого смотрела Пугачёва в том самом красном балахоне. Дело невиданное! А за «занавесом» «Театра» притаился большой публицистический очерк о Пугачёвой Ирины Василининой, известной критикессы. (Заметим, в то время журнал был заповедником либерализма, откуда позже вырвались в большой мир огнедышащий публицист Александр Минкин, знаток высокой политической кухни Сергей Пархоменко, экс-министр культуры и шоумен Михаил Швыдкой и многие другие.)
Василинина писала: «Помню ее вечер в Доме литераторов. Вышла, вернее, выбежала на сцену бравурно, весело, сверкают глаза, улыбка, развеваются волосы, платье, руки с привычной ловкостью держат микрофон, поправляют шнур от него, играют с копной кудрей… Гремит музыка… Но это антре наталкивается на вежливое молчание зала. Она поет песню за песней, в ответ жидкие хлопки, холодноватое выжидание. Контакт явно не налаживается. Положение трудное для любого исполнителя. Тогда Пугачёва, как всегда активная и откровенная в своих взаимоотношениях с публикой, подходит к рампе: "Ну и трудно мне, — говорит она. — Глаза у вас как лед. Но я должна вас победить, и я добьюсь этого. Вот увидите". Она победила. Полностью. Безоговорочно. Ее не отпускали со сцены, гром аплодисментов сотрясал зал. Она пела, уходила за кулисы, снова возвращалась. Концерт продолжался и, казалось, не будет ему конца.
Не уверена, что при обращении к феномену Пугачёвой стоит тревожить социологов и психологов, занимающихся изучением зрителя. Дело в том, что сами понятия "кумир", "идол", "звезда" для нашего искусства и для нашего зрителя не очень характерны. Тех, кто имеет право претендовать на эти "звания", за всю историю нашего театра, кино, эстрады можно насчитать так немного (да и можно ли вообще — вопрос совершенно открытый), что трудно сейчас углубляться в эту проблему. Пожалуй, можно сказать, что вся система нашей культуры исключает понятие "звездности", не приучает к нему ни зрителя, ни исполнителя. Идол, звезда ли Пугачёва — не знаю. Но сегодня она в центре нашего пристального внимания, хотя и бесспорной любимицей ее не назовешь, столько разноречивых суждений рождает само ее имя, так уклончивы оценки ее творчества, так сильно подчас недоверие к пути, по которому она идет».
Но Алла шла очень уверенно. Хоть путь ее был тревожен.
Для нового шоу она пригласила танцора и хореографа Бориса Моисеева.
Впервые Моисеев увидел ее в начале 1970-х годов в Каунасе, в ночном клубе «Орбита» (в Прибалтике уже тогда осмеливались делать ночные заведения по западному образцу). Алла тогда приехала к Кристине, которая жила у родителей Миколаса Орбакаса.
«Прошло время, — вспоминал Моисеев. — Я уже имел хорошую карьеру — был главным балетмейстером Государственного балета Литовской ССР. Но эта "местечковость" меня раздражала, она не давала мне полета. И понимая, что выше мастера, чем Алла Пугачёва, у нас нет, я решил, что надо быть с ней (к тому же меня подгоняло мое тщеславие: быть популярным человеком и здесь, и за рубежом). В 1980 году совершенно случайно я танцевал в Юрмале, в шоу, где, кстати, принимала участие и Лайма. Алла меня заметила. Она была там с Болдиным, Резником, его супругой Мунирой и Раймондом Паулсом. В силу какой-то моей экстравагантности они к Алле меня тогда подпустили, и я начал издалека, так, чтобы привлечь ее внимание. У меня тогда был такой номер "Синьор Чачача": я выходил, держа в зубах огромную розу. И вот я вышел с этой розой, поцеловал ее и бросил Алле на стол. Она так захотела поймать этот цветок, что только какая-то добрая случайность не позволила ей всем телом рухнуть на пол этого клуба.