Когда Зинаиду Архиповну хоронили на Кузьминском кладбище (где лежали Аллины бабушка и отец), сюда, на окраину Москвы, примчалась толпа поклонников Пугачёвой. Они заглядывали ей в лицо — плачет или нет? А потом кто-то попросил автограф.
Глава 30
Скандал в «Прибалтийской»
Помощь Яковлева из Политбюро
Мысли об эмиграции
24 августа 1987 года. Холл гостиницы «Прибалтийская». Алла приехала в Питер, чтобы в Спортивно-концертном комплексе имени Ленина все с тем же Удо Линденбергом дать два концерта под девизом «За безъядерный мир к 2000 году». Это была большая программа, в которой помимо двух центральных фигур участвовали и другие артисты, в том числе, разумеется, и Кузьмин.
Пока Пугачёвой любовались жильцы гостиницы, Олег Непомнящий спешил забрать ключи от ее любимого номера на одиннадцатом этаже. Но тот оказался занят, о чем Олегу Наумовичу сообщила лично Байкова, начальник службы размещения. Непомнящий возмутился. Байкова предложила такой же, но на двенадцатом. Может быть, так бы и случилось, но тут уже вступила в диалог сама Пугачёва.
— Кем же, интересно, мой номер занят?
— Человеком.
— Каким таким человеком?
— Ну какая разница? Он приехал раньше, и я отдала ему этот номер. Вы же опоздали.
— Что значит опоздала? — Пугачёва окинула взглядом присутствующих, будто приглашая оценить всю нелепость такого высказывания. — Вы должны были оставить этот номер за мной, даже если бы я приехала через месяц!
— Ничего подобного! Согласно инструкции.
— Да какие, к черту, инструкции! Где эти ваши инструкции, когда вы шлюх по ночам сюда пускаете? Проститутки у вас себя чувствуют вольготнее, чем артисты!
Байкова багровела, но не уступала. Алла не кричала, но произносила слова так отчетливо и сочно, что МХАТовские старухи вертелись от зависти в своих гробах.
Тут же собралась публика. Чувствуя поддержку «зала», Пугачёва звучала все яростнее. И вдруг она свистнула. Свистнуто было убедительно.
Молоденький сержант милиции, стоявший у входа, топтался, не зная, что делать, а, услышав свист, чуть присел. Потом бочком, бочком поспешил укрыться в комнате дежурного.
Пугачёва действительно приехала на день позже и потому, в частности, не успела на пресс-конференцию, где журналисты довольствовались лишь общением с малознакомым им Линденбергом. (В ходе пресс-конференции западногерманский гость почему-то вдруг пожелал здоровья и успехов Эрику Хонеккеру, главному коммунисту ГДР.)
После этого маленького, но победоносного шоу Пугачёва все же поднялась в альтернативный номер. Здесь, еще пребывая в кураже, она предложила своему другу Резнику устроить сидячую забастовку. Илья Рахмиэлевич, хоть и актер по образованию и вообще тот еще озорник, на этот раз от забавы отказался. Более того, заметил, что весь конфликт вышел из-за дурного характера Аллы. Пугачёва очень сильно на него обиделась, хотя Резник, безусловно, был прав.
Непомнящий в своей книге утверждает, что весь «прибалтийский» сыр-бор Пугачёва затеяла специально: давно не было «скандальчика», стали певицу забывать. Но Олег Наумович — верный служитель музы шоу-бизнеса и потому всю жизненную ретроспективу предпочитает рассматривать как воплощение — удачное или не очень — разных сценариев. «Скандальчик» в тот момент Пугачёвой был совершенно не нужен. Во-первых, страна и так не могла оторваться от романа под названием «Пугачёва и Кузьмин» (до сих пор избранные места перечитывает!), во-вторых, в тот момент она все же играла важную политическую роль: вместе с западногерманским артистом горячим дыханием пыталась растопить ледяную берлинскую стену. Фигурально выражаясь.
Пугачёва вам не Мадонна. Пугачёва — советская певица.
Трудно убедить публику в том, что она сама скандалы почти никогда не придумывала. Они случались сами — в силу ее «высокооктанового» характера и изношенных нервов-тормозов. Уже потом, когда инцидент становился сильно исперчен слухами и все время звонил телефон («Неужели в самом деле?), Алла рядилась в шапку Мономаха из театральных кладовых и царственно произносила в трубку: «Мы, Алла Борисовна, сами так и захотели. Ясно, глупые газели?».
Только перья и скрипели.
Ее наивное коварство порой было очевидно лишь близкой свите, но подыгрывали они старательно. Особенно если она лично просила. Хоть и не все — как в данном случае с Резником.
Пугачёва, как правило, бралась за режиссуру, когда уже ничего в самой пьесе изменить было невозможно.
Конечно, все эти мнимые романы с игрушечными мальчиками, о которых начнут писать в XXI веке, она инспирировала сама лукавыми репликами, хитрыми ужимками из-за кулис. Но это уже шалости усталой примы во время поклонов после тяжелого бенефиса: не можете ничего путного написать про мою игру, напишите хоть про то, как я ущипнула того, хорошенького, из кордебалета, как там его?
И, кстати, о Мадонне.