Алла Пугачева. Жизнь и удивительные приключения певицы

Статья в «АиФ» содержала, помимо прочих, и следующий тезис: «Алла Пугачёва первой из наших эстрадных исполнителей стала пользоваться серьезным успехом и за рубежом. Нередко там ей задают самые разные вопросы, весьма далекие от искусства. Пугачёва выступает не только как эстрадная знаменитость, а как представитель своей страны, патриот».

Этот пассаж, думается, возник тут не случайно. После шторма в «Прибалтийской» истерзанная прессой Алла Борисовна решила покинуть страну. Это не составляло большого труда, поскольку в сентябре она должна была выступать в Швейцарии, а на ноябрь были запланированы большие гастроли по Индии. (Там, кстати, ее приезд будет сопровождать такой ажиотаж, что мобилизуют все силы правопорядка.)

Весь тот год она провела фактически за рубежом. Зимой выступала в Сан-Ремо на знаменитом фестивале, после чего гастролировала в почти что родных Швеции и Финляндии, в мае на грандиозном концерте в Вене спела дуэтом с Барри Манилоу (помогал им огромный хор). Потом летом отправилась в Японию, где ее называли Арра (звука «л» нет в японской фонетике). Там уже давно все были без ума от песни «Миллион алых роз», которая своей мелодикой почему-то услаждала уши японцев. На одном из концертов «Арра» Пугачёва исполнила эту песню на японском языке вместе со здешней эстрадной примой Токито Като.

Словом, остаться было легко, не надо было прыгать через парапет в аэропорту, подобно Рудольфу Нуриеву. И произошло бы это без риска: агенты КГБ не гонялись бы за ней, чтобы уколоть шипом отравленной розы. Осталась и ладно. Пропала Алла.

Позже она сама признавалась: «Я собиралась уехать, но у меня был долг — несколько концертов в Сочи. Ну, ладно, думала я, выйду на сцену в последний раз.». Причем, всего за год до этого в одном из интервью после зарубежных гастролей Пугачёва говорила: «Западные журналисты осведомлены, что меня часто ругают, критикуют, поэтому они никак не могли понять, что меня удерживало в СССР. Но я — неразрывное целое со своей Родиной, с нашей социалистической отчизной, вырастившей и воспитавшей меня, и мне никогда не придет в голову покинуть ее».

Теперь пришло.

Перед первым выступлением в Сочи (как много у нее оказалось связано с этим курортным городом!) Пугачёва была близка к истерике: просто боялась идти к зрителям. Она слышала гул зала, ходила взад-вперед за кулисами, ломая руки, и что-то бормотала. Подходили недоуменные музыканты:

— Алла, так мы начинаем?

— Ой, нет, подождите.

— Полчаса, уже ждем.

— Ой, отстаньте. Скажите, что я заболела. Что концерта не будет.

Ее буквально вытолкали на сцену. Едва она появилась, весь зал встал и принялся неистово аплодировать. Пугачёва минут пять растерянно улыбалась и не могла начать песню.

Глава 31

Манифест Пугачёвой

А в декабрьском номере журнала «Театральная жизнь» вышел текст под названием «Жди и помни меня». Автором была Алла Пугачёва. По сути, это ее первый и последний печатный манифест, где она объясняется с публикой, в первую очередь — с публикой интеллигентной.

Нет, эта публикация никак не связана была с конфликтом в «Прибалтийской», она готовилась раньше. Все просто удачно совпало. Как и многое в судьбе Пугачёвой, что она склонна приписывать влиянию небесных сил.

Предыстория пугачёвского выступления на площадке «Театральной жизни» такова. В ту пору в журнал привлекли молодых и рьяных сотрудников — перестройка, так перестройка! Молодой театровед Сергей Николаевич написал открытое письмо Алле Пугачёвой, где выразил печаль своей классовой «прослойки». Вкратце суть письма: Алла была прекрасна в период «Арлекино», «Иронии судьбы» и Зацепина. Но потом началось не то.

«Мы ее теряем!» — таков был скорбный пафос.

Журнал в ту краткую эпоху гласности был очень популярен, а Пугачёва и подавно, поэтому читатели немедленно стали отвечать. По воспоминаниям Николаевича письма приходили мешками. Тут как раз нет ничего удивительного.

Интересней другое. Николаевич перед публикацией честно показал свое послание его адресату. В этом помог Болдин. Пугачёва совершенно не оскорбилась, хотя иронично заметила, что это не письмо, а прямо «могильная плита». Но захотела ответить. Чего еще никогда не делала.

Поэтому Болдин попросил Николаевича прибыть в их штаб в «Олимпийском» и взять с собой диктофон. Там они долго втроем разговаривали, Пугачёва страстно объясняла свою эстетику, свое мировоззрение. И затем они договорились с журналистом, что тот изложит ее «монологи певицы» в виде ответа. Что Сергей Николаевич честно сделал. (Кстати, много позже он станет главным редактором журналов Madame Figaro, Citizen К., «Сноб».)

На самом деле Пугачёвой уже давно хотелось высказаться, потому что журналисты замучили. Особенно всем, конечно, не давал покоя Кузьмин с его большой гитарой наперевес. (О! Алла еще не знала, что будут о ней писать лет через десять. В буквальном смысле положат под «могильную плиту».) А письмо Николаевича стало лишь поводом.