АЛЛЕГРО VIDEO. Субъективная история кино

Рогожкин и отвечает и не отвечает на этот вопрос — «почему?». Он менее всего судья, он свидетель. Закон, превращающий убийцу Ивереня в фигуру трагическую, в фильме присутствует, ведь сам факт убийства мысленно выстраивает вокруг фигуры Ивереня целый хор обвинителей, и наказание последует незамедлительно, сухая юридическая истина где-то там, каким-то невидимым крылом коснется всей этой кровоточащей истории и, как может, расставит всё на свои места.

Но одновременно перед нами откроется и то, что не укладывается в столбцы мудрых законодательств, в которых, надо полагать, обрела логическую стройность эта история. Тут не до стройности, тут — черновик.

Нас хотят поставить лоб в лоб с этим самым взводом конвоиров, заткнуть в купе-кубрик, где армейские отношения существуют в наиболее чистом и органичном для них виде, погрузить в их непролазную трясину.

Неспроста «дед» Ибрагимов кричит нахохлившемуся от еще пока тихого гнева Ивереню, что и сам когда-то тоже прошел через всякое разное, вытвердив, что он не рядовой, а «салабон», да к тому же еще и «чурка».

Ибрагимов, сам, естественно, о том не подозревая, декларирует логику здешнего миропорядка. Своего рода логику. Ибрагимов, Мазур, Жохин, Корченюк упрощены до такой степени, которая позволяет им эту логику усвоить, внедрить в свой состоящий из тумбочек и коечек быт. Ибрагимову вторит Мазур: «На нас, „дедах“, вся армия держится!..»

И тот и другой — вполне красноречивые адвокаты этой логики. Логики несвободы.

В «Карауле» есть сцена, в которой «салабон» Хлустов изображает телевизионного ведущего в программе, посвященной близкой демобилизации тех, для кого он все это исполняет: «дедов». Он вдохновенно фальшивит битловскую песню «Yesterday», в которую добавляет изрядную порцию англоподобной отсебятины. Здесь разворачивается, несмотря на всю его видимую комичность, чрезвычайно важное действо: на таком армейском уровне доморощенно эстетизируется основной предмет поклонения всех без исключения солдат — ДМБ.

ДМБ — магическое слово, которое можно увидеть на ремнях, тумбочках, заборах, стенах туалетов, скамейках, табуретках, фуражках, кителях, футлярах перочинных ножей… магическое, вожделенное, сладкое слово — не свобода, а ДМБ. Дембель!

Дембель — религия срочнослужащего.

Тяга к ДМБ — двигатель службы.

Зависимость от ДМБ — основополагающий принцип иерархии в СА. С первой же секунды люди, оказавшиеся за КПП, делятся на тех, у кого ДМБ — соответственно — через год, полтора, два. Ценность человека обратно пропорциональна остаточному сроку службы. (Боюсь, что вряд ли кто-нибудь из почтенных зрителей западноберлинского фестиваля, где демонстрировался «Караул», взял в толк, почему в одном из кадров фильма Жохин кормит Хлустова кусочками… портновского сантиметра. Очень просто: когда до конца службы остается сто дней, в ларьке «Военторга» покупают «сантиметр», а затем скармливают его по «дням-лоскуткам» новобранцам, ритуализируя приближение влекомой свободы. Такое случается, конечно, не повсеместно. Но случается.)

Вот, собственно, и вся философия. Не ахти какая хитрая, и Рогожкин этого не скрывает. Кстати, когда он пытается выйти за рамки блестяще удающегося ему бытописательства, то сразу проигрывает: скажем, весьма манерно выглядит сцена с Христом в снегу, как уподобление испытывающему «бездну унижений» Ивереню. Христу Иверень мог бы, наверное, и позавидовать.

Фильм А. Рогожкина «Караул» — о том, как у человека, у которого по долгу службы на время отнимают дом, близких, любимых, одежду, вещи, — словом, почти всё, остается тем не менее лишь одно, малое, что порой бывает трудно разменять, опорочить — честь. Категория, надо сказать, трудноуловимая, ускользающая из-под пальцев.

Это самое драматичное в фильме: как Иверень не без помощи своей мрачноватой интеллигентно-прибалтийской иронии лавирует между циничными просьбами старослужащих.

«Это вы точно заметили, товарищ сержант, что здесь армия, а я рядовой», — говорит Иверень.

Надо сказать, что старослужащие прекрасно чуют силу этого внутреннего презрения, которое выдает себя в отрешенном, мутновато-обессиленном взгляде Ивереня, и их целью и становится размять эту сердцевину, сохраняющую в Иверене Ивереня, выковырнуть ее, потому что они усвоили: извлеки ее оттуда, как семечко из плода, и всё: человек сдастся, сникнет, войдет в обойму, перестанет быть человеком, станет «личным составом».

Система такого подавления, в девяноста девяти процентах случаев работающего безотказно, унаследована нашей армией в чуть облагороженном, подретушированном виде от сталинских лагерей, и действует она очень уверенно — многолико, многоступенчато.

Язык. О, этот армейский язык! Вот раздолье-то семиотикам, так любящим «знаковость»! Сколько можно было бы привести примеров абсолютного отсутствия нематериальных слов при абсолютном присутствии вполне конкретного смысла в том или ином армейском выражении!