АЛЛЕГРО VIDEO. Субъективная история кино

Джеральдина Чаплин сыграла свои лучшие роли в саркастических параболах своего первого мужа — великого Карлоса Сауры. Потом играла много, впроброс, словно не задумываясь о результатах, всегда — метко, сочно, но можно без преувеличения сказать, что все вершины актерской профессии ей уже были взяты. С самой первой минуты нашего общения было видно, что непостижимая высота актерского дара отца, до которого ни она, ни кто-нибудь другой никогда, ни при каких обстоятельствах, не может дотянуться, — своего рода камертон ее человеческого статуса. Она держится величественно, независимо, но при малейшем проявлении таланта «оживает вновь», моментально включается в игру беседы — ведь каждое интервью — это своего рода игра. И практически всегда — не на равных. Нам повезло — мы трижды встречались с Джеральдиной Чаплин. И в Швейцарии, на залитых несносным солнцем террасах «Бельведере» — отеля в Локарно, там же, где чуть позже беседовали с Питером Богдановичем, на время воскресившим Чарльза Спенсера Чаплина для фильма «Кошачье мяуканье», и на уже ставших привычными за десятилетие лаунжах Берлинале и, наконец, в Москве, куда она приехала, чтобы возглавить Жюри Московского кинофестиваля. Все эти роли в кино, роли по жизни она ведет достойно, увлеченно — как истинный профессионал, мастер высшей пробы, наконец, как женщина особой красоты и грации. Но присмотришься — и глаз вычислит в дерзком макияже спрятанную от беглого взгляда клоунскую чертовщинку — рисунок над глазом, полузаметный штрих, выдающий родство с тем, кто «весь мир заставил плакать», но смеяться — в первую очередь. И ты понимаешь, что она понимает, какая из ее ролей — главная.

Наследница по прямой

— В этой стране вы чувствуете себя, как дома, или…

— Я обожаю Швейцарию. Я долго жила здесь. Моего отца вышвырнули из Соединенных Штатов, и мы переехали в Швейцарию, когда мне было восемь. В школе я училась в Швейцарии, а потом уехала отсюда, порвала с ней. Я считала, что это самое скучное место на свете. Когда я стала старше, я изменила терминологию. Теперь я считаю, что это спокойное место. Не скучное, а спокойное. Я ее очень люблю.

— А что сохранилось в вашей памяти о съемках «Доктора Живаго»?

— Помню, я была еще совсем молоденькой и глупой и многое пропускала мимо ушей, а не следовало бы, нужно было запомнить всё. Помню, было очень жарко, мы снимали в Мадриде, снег был искусственный. Снимали четырнадцать месяцев, так что иной раз была середина лета, 45 градусов, а нам нужно было облачаться в теплую одежду. Солнце палило, и снег от него разогревался еще больше. Помню, как было жарко, пить не разрешали, потому что иначе выступит пот, а должно казаться, что вам холодно. Но всё равно было очень интересно. Благодаря этому фильму я прочитала роман, за который вряд ли иначе взялась бы. Это замечательная книга.

— Ваш отец хотел, чтобы вы стали актрисой?

— Нет, нет и нет. Отец хотел, чтобы мы выбрали для себя приличные занятия. Хотел, чтобы мы стали инженерами или врачами, или адвокатами, или архитекторами. Нет-нет, он был бы в ужасе. Я пользовалась его именем, а он считал, что это нечестно, несправедливо, но я всё равно оставила себе его фамилию.