АЛЛЕГРО VIDEO. Субъективная история кино

— Для меня это суровая правда жизни — то, как смартфоны и другие новые средства связи формируют наше сознание. Они меняют то, как мы воспринимаем самих себя, наши отношения с другими людьми. Поскольку у всех нас есть смартфоны, которые подключены к интернету — то есть к совокупности всех знаний в мире, эти аппараты становятся продолжением нашего мозга и нашей памяти, а также сетью, которая связывает нас с родными и друзьями, знакомыми, с кем угодно! И это, по-моему, вопрос не только в том, пользуюсь ли я телефоном, мессенджерами и подобными вещами, — эти вещи становятся частью нас. В физическом смысле слова. И это одна из важнейших реалий современного мира.

— А насколько проблема, с которой сталкивается героиня, близка к вашей собственной жизни?

— Мне кажется, она близка и к моей жизни, и к жизни каждого из нас, потому что мы живем в мире, который почти не соприкасается с духовностью, и мы вынуждены сами себе изобретать духовную жизнь, ведь каждый человек нуждается в самоопределении.

— Возможно, «духовность» означает религию?

— Я тщательно выбираю слова. Я бы сказал: да, конечно, в том смысле, что религия для множества поколений людей в прошлом удовлетворяла эту нашу потребность. Но сегодня очень мало людей, у которых есть вера. Я и сам не имею веры… Я бы хотел уверовать, но так сложилось, что во мне этого нет, и поэтому мне нужно изобрести нечто, очень похожее на религию.

— По-моему, Франциск Ассизский говорил: «Человек, ищущий веру, уже уверовал».

— Да, да (смеется). Я его поклонник.

— Это было сложно для Кристен — играть, не произнося ни слова, играть в одиночку? В фильме столько безмолвия, столько тишины…

— Да, да. Мне кажется, играть в одиночку — самая трудная задача для любого актера. Вот почему в этом фильме вклад Кристен огромен. Я дал ей огромный простор для творчества, много сцен, где она играет одна… Ведь когда актер взаимодействует с партнерами это помогает ему играть, а когда актер один — гораздо сложнее с темпом, с проявлением эмоций. По-моему, Кристен нравится, когда перед ней ставят трудные задачи. Она так давно в актерской профессии, что могла бы, наверно, сыграть в любом фильме на автопилоте. Поэтому она нуждается в том, чтобы перед ней ставили по-настоящему трудные задачи, которые ее пугают, которые ее мобилизуют.

— А внесла ли она в фильм то, чего вы не ожидали?

— Разумеется! Во многих случаях я давал ей большую свободу. Ведь когда ты снимаешь диалог на восьмерке, ты можешь контролировать темп, либо темп предопределяется взаимодействием двух разных персонажей. А в этом фильме много панорамирования, когда камера долго следует за героиней. Я не так уж строго контролировал эти длинные планы, она сама выбирала темп. Кристен может играть и медленно и быстро, — обычно она играла гораздо медленнее, чем я планировал (улыбается), — но ей нужно было прочувствовать реальность этих ситуаций, вжиться в них, наладить свое особое взаимодействие с собственными эмоциями в этих ситуациях, найти свою собственную истину. Я не планировал за нее, что она будет делать, именно она взяла на себя, так сказать, «хореографию» фильма, сама задавала темп, сама выбирала, в какие именно моменты проявлять эмоции.

— Вы никогда не задумывались, почему кино родилось именно во Франции?