Аллегро

— Тимофеев, — гневно дёрнулся старшина, — и вы туда же, со своим этим вечером!.. — и только для «своих» гораздо тише прошипел. — Ну, кобели! — с любопытством всё же повернулся к Гейл.

Умолкли и остальные…

— А что я? — косясь на гостью, с улыбкой, чтоб не поняла, огрызнулся Тимофеев. — Я же просто спросить… — и только для старшины обиделся, надул губы. — И не кобель я, а прапорщик, товарищ старшина, музыкант. Такой же, как вы. Зачем сразу обзываться!

— Нет, Кобзев, я не такой как ты, я женат. — С нежной улыбкой для Гейл, так же шёпотом, одними губами заметил старшина.

— И я буду…

— Хха… Гха-гхыммм, — поперхнулся старшина. — Свежо придание.

Переводчик, не вникая в элементы «кухонной перепалки» в данной массовке, не отрывая глаз от губ Гейл, послушно перевел главное:

— Нет, она не шутит. Она говорит, что сегодня вечером будет на приеме в… их посольстве, американском посольстве… на приёме. Ей надо быть обязательно. И она хочет… вернее, имеет такую грандиозную возможность, имеет честь пригласить, говорит, привести с собой русского гостя… одного…

В студии возникла пауза…

— …музыканта.

Неужели!! Вот это да! Здорово! Как по команде, спины у всех выпрямились, музыканты подались чуть вперед, глазами ели гостью: и кого это, интересно, она имеет честь…

— …Если ваш дирижер, господин подполковник, не возражает, — продолжал переводить капитан. — То она приглашает…

В студии повисла звенящая тишина.

— …вашего музыканта… Смирнова, Александра, — на выдохе, не веря тому, что сейчас произнёс, выдавил капитан и обернулся на Смирнова.

Смирнов, густо покраснев, закашлялся.

Что?.. Из музыкантов как пары спустили. «Что она сказала, — Смирнова?» «Кого-кого?», «Какого Смирнова?» — не ослышались ли!.. Не может быть! Так он же ж рядовой, срочник, солдат, молодой ещё. Он же не дирижер ещё, не контрактник даже. Как же его-то можно приглашать, тем более туда?! Музыканты, приходя в себя, зашевелился, не находя слов заёрзали на местах в недоуменных беззвучных вопросах.

— Нет, госпожа лейтенант, — первым пришёл в себя дирижер, — Смирнова, пожалуй, нельзя… — Переводчик с жаром приступил к работе, затараторил. Он с этим полностью был согласен, кого угодно, но не ниже капитана. Гейл вопросительно приподняла бровки, почему это… — Он заступает сегодня в наряд. Вот! — почти нашёлся подполковник.

Какой наряд, читалось на лицах музыкантов, что он там мелет, уже поздно, но не спорили.

— Да и согласовать всё это нужно с командованием… командиром полка… А это не просто… — не находя более достойных причин, продолжал мямлить подполковник. — А нельзя ли кого-нибудь другого пригласить, постарше чтоб, посолиднее, а?

Переводчик с готовностью перевёл, особо акцентируя главную мысль подполковника на постарше и посолиднее… Выслушал ответ. Все с нетерпением, затаив дыхание ждали, а вдруг возьмет, да и передумает, сменит приглашение, женщина же. Спины музыкантов вновь выпрямились.

— Нет, нельзя… Да и переводчика там не будет, — ответила Гейл.

А-а-ах, какой убойный ответ! В «десятку» просто. Тут и капитан скис — и руки, и голову опустил, словно говоря: вот так всегда, как что-нибудь интересное, так без него. Жаль!.. Да и другие присутствующие достойно оценили свои нулевые языковые шансы — никаких.

— Смирнов, ваш товарищ, очень, я думаю, достойно будет представлять военный оркестр и всю страну, — добивала лейтенант Гейл. Добила, можно сказать.

Хотя именно с последним доводом, не все были согласны, далеко не все… Были в оркестре — все знали — и более проверенные в разных житейских обстоятельствах музыканты. Ну, там, закадрить кого на спор; не закусывая, тоже на спор, изрядно выпить, но домой доползти; от двух-трех «крутых» пацанов отмахаться; по мотивам выступлений Жириновского речь где не попадя толкнуть; чечётку какую, хоть на столе сбацать, не говоря уж об игре на своём инструменте… Но, как видно, альтернативы в данной ситуации не было, дублер — не космос — не планировался, саморекламы не требовалось. Но неожиданно сработал армейский неписаный закон: «сам погибай, но товарища выручай», а может и мужская солидарность проявилась: уступи дорогу товарищу…

Уж если не они, так пусть хоть он — молодой этот… Сал-лага! Отличится, выступит!!

Гейл, между тем, не обращая внимания на разочарованные переглядывания музыкантов оркестра, достала из своего «бэга» маленькую дамскую сумочку, извлекла из нее книжку-открытку, авторучку и что-то быстро-быстро написала. Сложив открытку, встала и подошла к рядовому Смирнову:

— Итс май инвитейшн фор юр, солджез Смирнов. Плиз.

— Тенкс!

— Я за вами заеду в восемнадцать часов тридцать минут. Хорошо? — это она произнесла конечно же на своём английском, категорически непонятном для всего оркестра. Музыканты только глазами следили за их разговором, как незанятые теннисисты за прыгающим пластмассовым шариком в чужой игре. Как отодвинутые…

— Ай доунт ноу… — мялся Смирнов. — Мэй би!.. — Я не знаю… Наверное.

Капитан-переводчик, потеряв профессиональный интерес, механически переводил их разговор.

— … она за ним заедет в 18.30, сказала.