— Гуд бай, мэйджор! Бай, джелемен! — прощалась уже со всеми музыкантами Гейл.
Музыканты оркестра — провожая, грустно поднялись.
— Одну минуту, Гейл, — остановил подполковник. — «Встречный», — коротко бросил музыкантам.
Те, с готовностью, стоя, взяли инструменты на изготовку. Дирижер, подняв руки, резко отмахнул. Грянули звуки встречного марша. Марша восторга и уважения. Торжества воинской силы и духа. Марша справедливости и марша любви… Музыканты, исполняя и слушая, упивались звуками этой музыки. По их глазам видно было — вот какой должна быть музыка, вот как должны звучать военные марши. Наши марши, российские марши! Это вам, девушка, не какая-нибудь там, понимаешь ли, иноземная «тинь-пинь-дяо». Это звучит, слышите — Его Величество Военный Духовой Оркестр! Живьем, звучит, живьем!
Слушайте… Любуйтесь…
— Грандиозно! Супер грандиозно! — как призывая небо в свидетели, выслушав, воскликнула Гейл.
— Да, мы знаем, Гейл, что всё у нас супер-пупер!.. — снисходительно согласился дирижер.
— Спасибо, господа музыканты. Она вообще теперь, говорит, влюблена в вашу музыку. Любит российскую музыку… военную музыку, — почти синхронно переводил капитан.
— А нас? — как в узкую щель, втиснулся вопросом Тимофеев.
— …Она так мало о ней знала, — игнорируя Тимохин вопрос, продолжал бубнить переводчик. — Обязательно будет, она решила, готовить диссертацию о российской военной маршевой музыке. И вообще, она очень рада, что познакомилась с вами, узнала нашу страну… До свидания, она говорит! Си ю тэ морроу! До завтра. Завтра, возможно она ещё к вам придёт!..
— О! Завтра!.. А почему «возможно»? Никаких возможно! Пусть приходит! До завтра!
— До свидания, Гейл!
— Бай-бай, Гейл!
— Приятно было познакомится!
— Да-да, приходите, Гейл!
— Мы ждем вас, Гейл!
— Перерыв! — глядя на закрывающуюся за гостьей дверь, устало скомандовал дирижер.
Музыканты некоторое время сидели молча, как замороженные, чего с ними после такой команды никогда не случалось, потом подскочили, что привычно, и с шумом повалили на перекур, что естественно.
Вот уж событие так событие!! Вот тебе и серые рабочие дни!! Да никакие они не серые, они больше даже чем цветные. Они счастливые! Потому что, во-первых, они есть, а во-вторых, потому что Гейл приехала!.. Ну, дела! Ну обстоятельства!..
Даже нет возможности остановиться, дух перевести… Скорее дальше, дальше… Вперёд!
Рванули было на перекур, но в дверях столкнулись с воспитательным полковником Ульяшовым.
— Что, уже всё, отстрелялись? — входя, видя что опоздал, расстроено спрашивает полковник. — Уже ушла?
— Да, товарищ полковник, — кисло отвечает за всех дирижёр. — Так точно, ушла. Только что!
— А что так мрачно-то, товарищ дирижер, — ехидничает воспитатель. — Пришла-ушла… Влюбился, что ли?
— Да-к…
— Ладно-ладно, подполковник, я тебя понимаю… Не бери в голову, бери на грудь! Ушла-пришла, пришла-ушла… Молодежь же, понимаешь, у них же шило в заду… у американцев этих. Это не для нас стариков…
— Так я вроде и не стар… еще! — обиделся дирижёр.
— Ладно-ладно… — примирительно отмахнулся полковник. — Я же не говорю что ты именно стар. Я говорю — ещё не стар!.. А это не одно и то же. И вообще, я же так, к слову… не про нас с тобой… Я в общем.
— Кстати, товарищ полковник, тут одна сложность вдруг возникла…
— Какая еще сложность? Где? Почему вдруг? — насторожился старший офицер.
— Да вот, понимаешь, Гейл эта, пригласила рядового Смирнова, нашего срочника, на прием, к ним туда, в посольство.
— Куда-куда?
— В посольство их Соединенных Штатов…
— Ты что? Серьезно?
Воспитательный полковник был сильно удивлён. Даже более чем… Словно ему сообщили, что он только что выпил стакан воды, в котором были разведены все мыслимые и немыслимые разновидности яда.
— Да, серьезно… — с опаской втягивая голову в плечи, упавшим голосом подтвердил дирижёр, предчувствуя бурю. — Инвитейшин, говорит, у них там какое-то сегодня вечером с послом.
Дирижёр в предчувствиях не ошибся.