Аллегро

Немедленно, на разные голоса, в разном темпе и с разной динамикой, зазвучали первые такты неназванного произведения.

Для слушателей, сидящих там, у стены, нога на ногу, с фуражками на коленях, этот музыкальный кавардак — а как ещё можно назвать эту какофонию! — зазвучал непрерывной зубодробящей болью. Громко и противно, как отбойный молоток от соседа к тебе в спальню. Как раз в голову и по ушам. Слушатели, сначала вежливо наморщили лбы, потом, нетерпеливо заёрзали на стульях, стараясь не показывать катастрофически падающий интерес, понимающе переглянулись, мол, репетиция у них тут, понятное дело… Не пора ли нам куда сходить, покурить, например… Воспользовавшись тем, что оркестр, разбившись на пять заинтересованных групп, склонив головы, как пять эскимосских островерхих чумов, увлёкся разучиванием своих партий, слушатели дружненько выскользнули за дверь. Оказавшись в привычной для них коридорной тишине, облегченно вздохнули, поздравили друг друга: «Ну вот, другое дело! Здесь нормально! Не то оглохнуть с ними можно, — тряся головами отметили, и не сговариваясь, полезли в карманы за куревом. — Пошли в штаб, в курилку, подышим!»

А в оркестровом классе, в переднем ряду, две трубы — Женька Тимофеев и Константин Саныч, старшина — первая труба и вторая, уже почти стройно выводили когда терцию, когда кварту, шли рядышком. «Нога в ногу» шли, как солдаты, как два показательных самолета, выводя в небе фигуры сложного пилотажа. Правда, читая с листа пару раз всё же сбились, но, не отрывая губ от мундштука, коротко поправили друг друга. Исполняя, прислушивались к дуэту… В особо сложных местах — в знак согласия, кивали друг другу головами: да-да, так, так… правильно, играешь, правильно. А нет… Вот тут лажа проскочила. Лажа… Двойной бекар, потому что. Давай назад, вместе… С начала вольты, из-за такта… и-и-и…

Гейл стояла тут же. То около труб, кивая и поощряя, то наклонялась к тромбону, то переходя к кларнету… Слушая, волновалась. Чуть в сторонке, в предпоследнем ряду, слева от дирижера, сами себе, шлепая в такт ногами, крутя глазами, и раздувая щёки, в окружении кучки свободных музыкантов, бухали одну партию басисты — и бэйный, и эсный. Иногда пытались даже что-то там «петь», выводить непонятные пока остальным рулады…

Свободные музыканты, болельщики, кому не повезло, уткнувшись глазами в нотные записи, внимательно и ревностно следили за игрой своих товарищей. Чутко вслушивались в буханье и какофонию, стараясь уловить суть произведения, его канву. Пока не всё вязалось. Это и понятно: как тут поймешь, когда звучит не хор, а ор, — кто в лес, кто по дрова…

А вот баритон, например, сливаясь с саксофонами и альтушками, уже пел, можно сказать, заливался. Наваливался на музыкальную фразу, как маляр на кисть. Оставляя то густой и широкий, то узкий и тонкий след, то кружевную вязь, то росчерк… Пытался воспроизвести свою партию уже с чувством, как характер и знаки альтерации того предписывали. И подполковник Запорожец, дирижер наш, заняв в начале позицию стороннего наблюдателя, со скрытым сарказмом, ну-ка, ну-ка, что она там, иностранка эта, написала нам, — уже увлекся. Влился, не заметно для себя в процесс распознавания нового произведения, угадывая характер его и пластику. Ревниво наблюдал за своими музыкантами, справятся ли. И видел, конечно, справятся, конечно, осилят. Не впервой…

Кое-где музыкальные партии, слышалось, были с неожиданными пропусками, с паузами. Тогда инструменты невпопад друг к другу замолкали, и музыканты, кто ногой, кто на пальцах, кто губами, считал количество пустых тактов: два, три, четыре… наткнувшись на запись, вновь вступали.

Вместе с ними, наугад, пытался делить размер и большой барабан, вклинивался и малый, но… Без нот, что за игра, так себе, самодеятельность!

Кларнетисты — во главе с Сашкой Кобзевым — вкупе с флейтами, залихватски дробили такт на шестнадцатые ноты. Украшали свою «ветку» форшлагами, другими мелизмами, демонстрируя страстность и экспрессию. Гудел и тромбон Геннадия Мальцева то копирую мягкую пластику баритона, то «спотыкаясь» на синкопах, как трубы, например, то солировал, игнорируя, казалось, всеобщий диалог.

На первый взгляд звучал шум и грохот. На самом деле, ничего подобного, обычный процесс нормального оркестрового занятия, общей репетиции. Музыканты знакомились с партиями: с тональностью, с характером произведения, аппликатурой, сложными кусками, созвучностью, звучанием.

Вот уже партии, по паре раз, где и больше, в разной их последовательности были опробованы, пройдены, музыканты начали играть вместе…