Аллегро

— На плацу сейчас шеренгами ходят…

— Какими шеренгами? — дежурный мгновенно просыпается, услыхав явно тревожную нотку в голосе помдежа. — Не понял! — механически признаётся, и с нажимом переспрашивает. — Сейчас? в темноте? на плацу? все?

— Да, все! Мы тоже удивились. Я подхожу, спрашиваю: «Вы чего это, мужики? За что это вас?», а они мне: «Не мешай, земеля! Готовимся к зачётным показательным выступлениям». Ага. Вы ничего про это не слыхали, там, в штабе, товарищ майор… Ну, про показательное какое-то, нет?

Пряча изумление, майор морщит лоб, вспоминает полковой план-график занятий.

— Нет, вроде. В полковом плане на неделю ничего такого вроде бы… Может, внеплановое что… я не знаю… в городе, в округе… — и, как о глубоко больных, майор разводит руками, резюмирует. — Музыканты! Чего вы хотите! Чуваки-лабухи! — подумав, деланно недоверчиво щурится на помдежа, переспрашивает. — На плацу, говоришь, ходят? С дудками? Без дудок?

— Так точно! — рапортует помдеж. — С инструментами! Но не играют…Ходят.

Всё так же недоверчиво глядя на помощника, как сквозь мутное стекло, майор перебирает привычные определения на непривычный их вес сейчас, и странные непонятные значения:

— Ночью?!.. Строевой?!..

— Никак нет, товарищ майор, — рубит помдеж. — Строевой, но фигурно как-то.

Майор игриво щёлкает себя пальцем по горлу.

— Может… это? Залили! Нет?

— Нет-нет, это бы слышно бы… — помдеж машет руками. — Я прошёл, принюхался… Трезвые. Абсолютно трезвые! Я бы услышал.

Дежурный отваливается на спинку стула, глядит в тёмное зеркало уличного окна.

— Странно, — наконец замечает он. — Такого ещё вроде не случалось. Я не припомню. Может, полнолуние какое действует, коллективный сдвиг по фазе, нет? Не передавали по телевизору? Не слышал? Не ощущаешь?

— Я — нет! — уверенно отвечает помдеж. — И по телевизору не слыхал… вроде. Может, пропустил что? Нет-нет, я точно не слыхал. Похоже действительно крыша у музыкантов поехала. Раньше если, я помню, бывало, случалось, предупредят, мол, ночные репетиции, и пожалуйста, жалко что-ли, топайте хоть всю ночь, наряду веселее, а так… нет. За всю свою службу такого не припомню. Не было. А я-то уж, тут, извините, как медный котелок, три пятилетки. Не было, я точно, говорю, не было.

Офицер, борясь с наплывающим липким сном сладко зевает, и сообщает.

— Пойти-пройтись, что ли… посмотреть. А потом уж и решим, звонить, или нет. — Принимает решение.

— Ага, пройдитесь, товарищ майор, посмотрите. — Поддакивает помощник. — Может, вам они по другому что скажут. Это ж музыканты, хохмачи! Знаете же, товарищ майор, такое иной раз скажут, неделю потом полк над тобой смеётся. Ага! Как оплёванный ходишь, как дурак, в смысле, я извиняюсь. Да! Вот, помню, недавно… — замечая, что офицер не слушает, собирается выходить, прерывает воспоминание. — Ладно, — кивает в спину майору, — вернётесь, я потом дорасскажу.

Ответственный дежурный, словно застоялый конь, лениво потягивается, привычно поправляет портупею, складки кителя под ремнём, выравнивает фуражку, поправляет кобуру, подтягивает нарукавную повязку и толкнув дверь, решительно шагает через порог. За ним поднимаются и сержанты… Так положено. Мало ли чего!..

Бесшумно подойдя к условной границе плаца, майор и сопровождающие его сержанты останавливаются, прячутся за ровно подстриженным ограждающим кустарником, замирают там. Приглядевшись к ночной темноте, отчётливо видят… И луна порой прекрасно всё высвечивает, театральной люстрой зависает.

И правда, музыканты полкового оркестра, с инструментами на изготовку, под ровный, из середины шеренги чей-то чёткий счёт: «Р-раз, два, три, четыре, р-раз, два, три…» и так далее, молча вышагивали, выстраивая странные композиции. То фалангами сходясь, гребёнками расщепляясь, то тройками выстраиваясь, то фронтом. Порой сбивались. Тогда очень молодой голос, похоже, срочника, резко останавливал, одёргивал, делал строгие замечания. Конфузясь и подшучивая друг над другом, музыканты безропотно исправлялись, повторяли элемент, топали. Потом вообще по-армейским меркам изобразили нечто несусветное, несколько сложных пирамид. Как у этого, у Хеопса. Ага!! Под ровный счёт «делай — раз!», взбирались друг на друга, «делай — два!», стоя на плечах, опасно раскачиваясь, на секунду замирали, «делай — три!», изображали в воздухе какие-то геометрические конструкции — и это всё с духовыми инструментами! — окончательно замирали там, фиксировали, после громкой команды «рушь!» — сваливались с плеч на плац. Хоть и довольные были собой и всем происходящим, но всё по-деловому собрано и сосредоточенно. Раз, за разом строили пирамиды.