Аллея всех храбрецов

Она стояла в коридоре у окна, не отвергая внимания молоденького лейтенанта, чистого и свеженького, словно новенькая монетка. А за окном всё, казалось, подчёркивало стремительность движения: дорожки, бегущие вдоль пути, облака, провода, стягивающие черные столбы. Поезд скользил по рельсам мягко и быстро.

– А что? – в который раз спрашивал он её. – Может, отправимся в ресторан. В ресторане окна не уже.

– Нет, – качала она головой. Её забавляло наивное ухаживание.

Утром она несколько раз просыпалась. Быстрое покачивание убаюкивало её. Когда с полотенцем в руках она вышла в коридор, всю длину его занимали мужчины. Они сидели на откидных сидениях, и электробритвы дружно жужжали в их руках. Потом, через полчаса в помятых брюках они дымили в коридоре, и в глазах их было общее недоумение: что же делать теперь?

– Бутерброды с колбасой, яйца варёные, помидоры в наборе, – толкала корзину перед собой рыжая официантка. Мужчины облегчённо вздыхали и спрашивали: где ресторан?

Проводница в голубоватой вылинявшей форме сновала по вагону, повторяя:

– Ну, что? Чайку? Вмиг согреем.

И ей захотелось долгих дорожных разговоров, откровенных именно потому, что дорожные попутчики, спутники на колёсах видятся в жизни, как правило, всего единственный, первый и последний раз.

На какой-то станции в их купе добавили лейтенанта. Проводы его на платформе через закрытое окно напоминали забавную пантомиму. Провожающие кивали, открывали беззвучно рот. И, странное дело, беззвучный смех напоминал гримасы страдания и горя. Лица в полумраке вокзала выходили землистыми, как в фильмах Бергмана, и это её безмерно развлекало.

Поезд тронулся, и лейтенант, появившись в купе, первым делом спросил:

– А что, соседочка, у нас ресторан или буфет?

– Не знаю.

– Как же так? Такое важное обстоятельство.

Лейтенант был молод, не знал как себя вести, и был однообразен. С его появлением она лишилась множества преимуществ, которых первые сутки пути даже не замечала. Она, например, не могла теперь просто переодеться в купе, и не хотела лейтенанта просить, который с самого начала выбрал насмешливо-покровительственный тон.

– Чтобы друг друга узнать, – шутил он, – нужно, как говориться, пуд помады съесть.

«В утверждении всегда есть ограниченность, – думала Инга, – категоричность утверждений – особенность ограниченных людей».

Она понимала, что нравится, и он прост, не может этого скрыть, и пробовала рассердиться.

«У него глупое лицо. Что он сказал? Очередную глупость? Ему и рта незачем раскрывать. И что сказал сейчас? Тоже глупость. Можно дальше не слушать. Он скажет чушь. За кого он её принимает?»

Однако всё это не пугало, а доставляло удовольствие. Ей надоело одиночество. Она боясь не хотела думать: как приедет? И как он встретит её? И подтверждение того, что она нравилась – отвлекало и придавало ей уверенности.

– Вы куда, к мужу едете? Он служит? А муж у вас ревнивый?

Воронихин не был ревнив. Она просто говорила иногда себе, выдумав, что муж её – ревнив. Наоборот, он был ровен, спокоен, голоса не повышал. Она звонила ему:

– У нас сегодня вечер. Я позже приду.

– Хорошо, – не спрашивая, отвечал он.

– Соседку я предупредила. Она покормит Дмитрия и уложит.

– Хорошо, – соглашался он.

Ей хотелось его позлить, сказать, что будут мужчины и станут за ней ухаживать. Ведь так естественно, ухаживать за ней. Но на вечере ей сразу же становилось скучно, как правило, и она торопилась уйти. Раз она упросила Славку проводить. Он довёл её лишь до угла, распрощался, не знал, как cебя вести. Милый, милый, наивный Славка.

– Так нельзя, – убеждала она себя, – проживёшь и нечего будет вспомнить. Надо что-нибудь придумать, – думала она, и это неясное решение волновало и одновременно её пугало.

Воронихин не был ревнив, хотя она не стала бы утверждать с уверенностью. Просто он не давал ей повода. Она думала, где же тогда пo Фрейду компенсация его эмоций? Он был сдержан всегда и не раскрывался до конца.

Старушенция – соседка по купе ушла обедать и они остались вдвоём. Лейтенант читал газеты, бормоча себе под нос.

– Состоялась встреча борцов, – читал он вслух и потешно надувал щеки, – за мир.

Забавный розовый лейтенант. Он взглянул на неё внимательно, и она ему улыбнулась… «Улыбается, значит нравится, выходит, можно обнять шутя, с этого начать… а дальше, как выйдет… по всякому… Но необходим первый шаг. Он просто обязателен и хорошо бы выпить. Трезвым всё сложно, а выпил чуть и всё по-иному. А если разобраться, в этом и есть жизнь, как повезёт. Женщины ценят решительность».

Лейтенант пошарил сбоку и задёрнул дверь.

– Откройте дверь, – попросила Инга. – Жарко.

– He стоит, – ответил лейтенант. – Я решил переодеться.

– Хорошо, я выйду.

«Может, сходить к проводнику, – подумала она, – попроситься в другое купе?»

– Пулечку не молотите?

Заглянул в купе подвыпивший мужчина. Он почему-то смотрел на неё:

– Разрешите мне мужа вашего похитить?

– Пожалуйста, – рассмеялась она.

«Ну, попал, – думал лейтенант, – скукотища. Называется мягкий вагон».

Билетов плацкартных не было, и пришлось доплатить за мягкий.