Алло, милиция?

Младший из оперов уложился в пять минут. Егор уточнил:

– Не могу понять мотив. Какие версии?

– Или теракт, наверняка у КГБ жопа дымится – их ответственность. Или какая-то бытовая причина. Там в числе пострадавших некто Бекетов, директор «Вераса». Ему морду расцарапало, жена беременная погибла. Он – волчара кручёный. С ним запросто могли устроить сведение счётов. Но заминировать магазин, куда он ходит, да ещё подгадать время… Вероятность ну уж очень мала. Проще сунуть взрывчатку в его машину, как в американских детективах. Я был дома у Бекетова, спрашивал – есть ли у него враги. Ответ: нет врагов, и не лезь, куда не просят.

– Ты послушался?

– Его покрывает ОБХСС. У меня руки связаны.

Слово «крышует» в 1982 году ещё не прижилось, понял Егор.

– Парни! Это не теракт. Потому что террористы любят публичность. Те же «Красные бригады». Если наши угрёбки, насмотревшись про них по телевизору, захотели бы здесь что-то такое повторить, точно писали бы «долой Брежнева» или любую другую хрень, заявляли бы, что ответственность на себя берёт какая-нибудь «Революционная Белоруссия». Не хулиганство, потому что хулиганство на самом деле – это шалость без чувства меры. Хулиган красуется перед своими – вот какой я козырный и на понтах. Ваши люди на связи, кто-нибудь слышал из них, чтоб хвастались взрывом?

Лёха с Василием переглянулись.

– Егор, мы предупреждали, не всюду тебе открыты двери.

– Да не нужны мне ваши эти шпионские страсти – клички и подлинные имена агентуры. Поступила ли хоть какая-то негласная информация?

Лёха промолчал. Василий отрицательно мотнул головой.

– Так. А преступления с похожим почерком, с применением взрывчатых веществ в многолюдных местах?

– Думаешь, мы сами не пытались сопоставить? – начал раздражаться Лёха. – Егор, лучше дуй за бухлом. Больше пользы выйдет.

Он не сопротивлялся. А на следующий день попросил Вильнёва сделать звонок в прокуратуру района, чтобы ознакомиться с уголовным делом.

Опустив телефонную трубку на рычаг, тот не мог сдержать веселья.

– Деньги – не пахнут. А уголовные дела – ещё как. Расскажешь потом.

Не въехав в скрытый смысл сказанного, Егор оделся и отправился пешком в прокуратуру. Идти было минут десять – мимо магазина «Тысяча мелочей» и засиженного птицами памятника Калинину на противоположную сторону Ленинского проспекта, основательно обезображенного строительством метро. Первомайская прокуратура располагалась в жилом доме, занимая два первых этажа одного из подъездов.

Запах, на который намекал Вильнёв, шибанул в ноздри, стоило лишь открыть входную дверь. Он был сильный, сбивающий с ног.

– Куда? – рявкнул благообразный мужчина лет сорока в дорогом чистошерстяном костюме и золотым зажимом на галтуке. – Видел объявление? Сегодня приёма нет!

– Я из Первомайского РОВД к Трунову, по договорённости.

– Иди! – обречённо махнул рукой мужик. – Но не трынди никому, что здесь нюхал.

Повинуясь его жесту, Егор поднялся на один лестничный пролёт и свернул в коридор, где сразу увидел дверь с табличкой «следователь А. Е. Трунов».

– Здравствуйте! Вильнёв звонил и предупреждал обо мне.

– Евстигнеев? Заходи… Стоп! Я тебя помню. Что-то на митинге задвигал на тему «мы, комсомольцы, все как один по зову души и призыву партии…».

– То на митинге, – Егор пожал протянутую маленькую пухлую ручку. – Здесь по зову комиссии по распределению, практика в Первомайском следственном отделении. А вы – какого года выпуска?

– Можно на ты и просто – Андрей. Восьмидесятого, олимпийского.

– Начинаю вспоминать. Короче, Андрей. Мне поручено делать движ по гастроному на Калиновского. Дай глянуть дело. Наверняка же не все, у кого розыск брал объяснения, допрошены на протокол.

Прокурорский, невысокий полноватый живчик с всклокоченными курчавыми волосиками на голове, согласился сразу.

– Умничка! Дам. У меня встречное предложение. Ты же будешь их вызывать повесткой в РОВД? Печатай протоколы под копирку в двух экземплярах, один мне в дело, другой орлятам Папаныча. Главное – не рви бланк.

– Тут не понял. Что значит – не рви?

– Смотри! – Андрей выудил из шуфляды чистый бланк протокола допроса. – Он формата А3. Складываем пополам. Получается два листа формата А4. Заполняешь так, чтобы хоть одно слово показаний свидетеля вылезло на второй лист. Дальше человек пишет: мною прочитано, с моих слов записано верно. И твоя подпись. Нормально получается, – он взвесил на ладошке солидную папку уголовного дела. – Если не сможешь растянуть текст на два листа, второй придётся оторвать, и для той же толщины придётся вызвать вдвое больше народу. Дело уйдёт в суд по обвинению в халатности торгашки и неосторожности сварщика, а всё остальное будет выделено в безнадёжное отдельное производство, его я приостановлю через два месяца после выделения, понял? Вот там нужна толщина бумаги, а не истина.

– Не понял одного. Четыре трупа, а дело в производстве… даже не в городской прокуратуре, а у начинающего следака с опытом в гулькин хрен. Не обижайся.