Алло, милиция?

Попав в Англию или Штаты сумел бы, наверное, раскрутиться. Здесь же, где правят бал Пахмутова с Добронравовым, вряд ли бы пробился. По словам друзей отца, крутивших на Нарочи «Песняров», эта группа едва-едва проскреблась наверх, обдирая бока, через всяких Кобзонов и Лещенко, обласканных на уровне ЦК КПСС.

И что, выйти на них, предложив исполнить Nothing Else Matters группы Metallica, пусть даже с переводом на русский?

В прочитанных Егором книгах попаданцы в прошлое регулярно добивались успеха пением песен из будущего. А случись такое в самом деле?

Допустим, певец исполнил бы публично в 1982 году песню «Встанем» Шамана, получившую популярность перед самым провалом Егора в прошлое. Депрессивно-упадническую из-за слов уже во второй строчке: «пока ещё с вами мы живы». То есть вот-вот должны умереть? «С нами рядом Господь» – вообще полная ересь, с нами рядом исключительно Коммунистическая партия и толстый учебник научного атеизма. «Герои России», не Советского Союза, то есть царской России? Суду всё понятно, содержание песни – обычный плач белогвардейской сволочи, рыдающей после поражения в Гражданской войне. Вряд ли в 1982 году возможно иное толкование, а вторичное исполнение состоялось бы на Колыме.

Или песня в исполнении Газманова, хит на все времена, первый куплет:

Господа офицеpы, по натянутым неpвам
я аккоpдами веpы эту песню пою.
Тем, кто, бpосив каpьеpу, живота не жалея,
свою гpудь подставляет за Россию свою.
Тем, кто выжил в Афгане, свою честь не изгадив,
кто каpьеpы не делал от солдатских кpовей.
Я пою офицеpам, матеpей пожалевших,
возвpатив им обpатно живых сыновей.

Если нашёлся бы самоубийца, рискнувший спеть это со сцены в 1982 году, пятое управление КГБ захлебнулось бы пеной: антисоветчина в каждой строчке!

«Господа офицеры» – явная отсылка к царскому белому офицерству, у нас принято – «товарищи офицеры».

«Я аккордами веры…» – ни в какие ворота, «вера» отдаёт поповщиной.

«Бросив карьеру» – как вообще может советский офицер служить, бросив карьеру?

«За Россию свою» – вообще ужас, махровый шовинизм. Почему за Россию, а не за весь интернациональный Советский Союз?

«Тем, кто выжил в Афгане, свою честь не изгадив» – как можно замарать честь, доблестно исполняя интернациональный долг?!

Последняя фраза вообще переворачивает с ног на голову само понятие воинского долга. Оказывается, главное – не боевой приказ выполнить, а сохранить личный состав, вернув матерям сыновей… Крамола! Приказ исполняется любой ценой, не жалея самой жизни для защиты Родины.

Прозвучи эта песня где-нибудь на «Голубом огоньке» 1982 года, КГБ закрыло бы и исполнителя, и автора, и телередактора, выпустившего антисоветчину в эфир, потом выбросило ключи от камеры. Может, я излишне страхуюсь, думал Егор, но лучше не рисковать. Любая песня из двухтысячных, подходящая по стилистике, должна быть проверена на соответствие руководящим указаниям Пленума ЦК КПСС по вопросам культуры и искусства. И, вероятнее всего, подвергнуться кардинальному изменению текста.

Егор прошёл мимо вахтёрши. Ему оставалось только, скинув зимнее, подняться в комнату 404, попросить гитару и спеть – от души, не оглядываясь на разрешённый репертуар: It’s Raining Men! Hallelujah! Парень есть только у Насти, трём остальным очень впору пришёлся бы дождь из одиноких мужчин. Девочкам бы наврал, что песня взята из репертуара Дина Рида или Демиса Руссоса, а потом показал бы, как станцевать под музыку дождя в духе Джерри Холливелл, лучшей исполнительницы этой заводной песни.

Танца не получилось.

Настя выпихнула кавалера в коридор и повисла на его шее.

– К нам нельзя! – шепнула на ухо. – Девочки час стояли на морозе, спрашивали лишний билетик на Театр Сатиры. Вернулись промёрзшие и ни с чем. Простудились сильно, кашляют. Не у каждой есть мужчина, достающий билеты.

– Я их видел, когда шёл в сторону почтамта. Бедняжки!

– Как твоё спецзадание?

– Лучше всех. Если я раскрою стр-р-рашное преступление, меня, быть может, наградят, – он всхлипнул. – Посмертно.

– Как всегда – шутишь. Какое преступление?

– Взрыв гастронома на улице Калиновского. И это уже не шутки.

Она отстранилась и внимательно всмотрелась – правду ли говорит или насмехается.

– Расскажешь?

– Непременно. Когда всё закончится. Я сам ещё не разобрался.

Они устроились на подоконнике в торце общего коридора и ворковали с полчаса. Слова, сказанные Сазонову, что в общежитии хватает укромных уголков для уединения, в этот вечер не соответствовали действительности.

* * *