Альма. Неотразимая

– Палмер, я задам вам только один вопрос, – говорит стоящий перед ним юноша. – Если я скажу вам, что матрос Питер Грин был замучен тем самым капитаном до смерти на берегу реки Бонни в Африке, может ли это оказаться правдой?

– А если я скажу вам, что может, – отвечает Палмер, – если скажу, что человек, о котором вы говорите, так обращается со своими белыми моряками, хватит ли у вас воображения представить, что он делает с чёрными невольниками в трюме?

Юноша смотрит на него.

– А теперь дайте мне уйти.

Уже несколько недель расследование Томаса Кларксона об условиях, в которых пребывают на судах рабы, расширилось и до матросов. Он предчувствует, что та часть общества, которую не тронет участь невольников, хотя бы возмутится положением моряков на таких судах. Любые средства хороши, чтобы остановить эти зверские шестерни.

Благодаря связям типографа Филипса в таможенной канцелярии Кларксон подробно изучил портовые книги. Он подсчитал, что за последние пятнадцать лет на невольничьих судах умерло пятнадцать тысяч ливерпульских моряков. Только за прошлый год – тысяча сто шестьдесят.

Он размышляет над вопросом Палмера. Как представить участь запертых на нижней палубе невольников? Кларксон знает, как не хватает ему свидетельств этих мужчин и женщин. Он искал их всюду, где только был.

– Я вынужден лишь воображать, что им приходится пережить, – шепчет Палмеру Кларксон. – По эту сторону Атлантики их голосов никак не услышать.

Оба молчат. Уже много месяцев Томаса Кларксона как подменили. Он одержим своей целью. И эта лихорадка его не отпускает. Несколько недель он провёл в Бристоле. Затем отправился в Ливерпуль, останавливаясь в каждом прибрежном городе. Он как только ни рискует: проскальзывает на корабли, стоящие у пристаней, собирает вещественные доказательства, расспрашивает живых, узнаёт всё, что может, про мёртвых. Его жизнь сменила масштаб. Она растянулась на тысячи других жизней. В его тетрадках копятся бессчётные свидетельства.

Томас Кларксон кладёт Палмеру руку на плечо.

– Если ещё что-то вспомните, я ночую в трактире «Королевский герб».

– Ничего я не помню.

– Прощайте, Палмер.

– И как меня зовут, тоже забудьте.

Проскользнув между стропилами, он вылезает наверх. И исчезает. Но пару секунд спустя в щель между досок кто-то шепчет:

– Кларксон…

– Да?

Это снова Палмер.

– Здесь неподалёку есть темнокожая девочка, она занимается лошадьми. Вы найдёте её в Вултоне, в конюшнях капитана Харрисона. Её купили близ Старого Калабара на Гвинейском побережье. Зовут её Епифания. Она знает всё про переход через океан.

– Епифания, – повторяет Кларксон.

– Но лучше бы вам обо всём забыть. Зачем выносить этот ад всем на глаза?

31 Прятаться дальше

Вставив ключ в замочную скважину комнаты на третьем этаже «Королевского герба», Томас Кларксон замечает, что дверь уже отперта. Он осторожно толкает её, держа над головой найденное на лестнице полено.

В единственном кресле в комнате сидит мужчина и читает, загородившись широким газетным разворотом. Рядом горит камин.

– Господин Шарп?

Мужчина, продолжая читать, чуть отклонил газету, и Томас его узнал. Сам Грэнвилл Шарп! Длинный нос, острый вздёрнутый подбородок, мягкий взгляд – перед ним уважаемый председатель их маленького комитета за отмену рабства. Но в этой комнате ему делать нечего. Он должен быть сейчас в Лондоне, на заседании, вместе с десятью другими членами.

Кларксон неловко прячет полено за спину. А гость будто бы и не заметил, что перед ним стоит его юный друг, промокший до костей.

Шарпу чуть больше пятидесяти. Свинцовым карандашом он ставит крестики на газетной странице.

– Прошу меня извинить. Ещё секунда, и я весь ваш.

Томас Кларксон не смеет пошевелиться. Полено всё ещё у него в руке. Вода стекает с волос и одежды на ковёр у его ног. Грэнвилл Шарп – единственный в мире человек, перед которым он робеет. Он – его руководитель и его кумир.

– Тридцать семь, – говорит Шарп, поднимая глаза от газеты. – Тридцать семь из сорока одного.

Можно подумать, он всё это время разгадывал шараду.

– Однако вас впору выжимать, друг мой, – говорит он.

– Выжимать?

– Вы промокли насквозь.

Томас кладёт полено. Берёт полотенце, лежащее рядом с оловянным тазом, который с первого дня в Ливерпуле заменяет ему ванную комнату.

– Вы сказали, тридцать семь из сорока одного? – переспрашивает Кларксон, вытирая рыжие волосы.

Он знает, что Шарп ничего не говорит даром.

– Да, читая статью, я сделал кое-какие подсчёты. Из сорока одного члена местного городского совета тридцать семь так или иначе получают выгоду от работорговли.

Томас с любопытством подходит и берёт газету.

– Явившись в Ливерпуль, – говорит ему Шарп, – вы сунули голову в осиное гнездо. Вот чего вы не поняли, друг мой. К слову, под дверью вас дожидалась кое-какая корреспонденция.

Он протягивает Томасу Кларксону листок.

Это письмо с угрозами, вместо подписи – капля крови. С тех пор как Кларксон в «Королевском гербе», он получает такие постоянно. В одном, чтобы запугать его, был написан точный адрес дома его матери в Уисбеке.

Шарп забирает письмо и кладёт в карман.