Альма. Неотразимая

Из-за томика Аристофана выглянула причёска гувернантки. Мадам де Ло задремала.

Амелия продолжает:

– Мы всё здесь поменяем. Начнём с вас, Томассен!

Теперь вздрагивает сахаровар.

– Отныне из имения будет выходить лишь самый белый, самый чистый и самый дорогой сахар, какой только бывает. Вам предстоит узнать, что значит настоящая очистка. Для этого потребуются рабочие руки. Для начала возьмёте тех, кто занимается мулами.

– А как же мельница?

– Снесите её. В трёхстах метрах течёт река Госселин, где домработница стирает вам рубашки.

Она ведёт пальцем по карте.

– Мы перенесём её на реку. И, чтобы закончить с этим вопросом, господин Бертран перенаправит реку к новой мельнице.

– Я? – спрашивает каменщик.

– Вы, господин Бертран! А поможет вам Авель Простак. Вы соорудите канал с каменным акведуком, который будет подавать воду на мельницу. А также орошать тростник, когда не хватает осадков.

– Это обойдётся недёшево, – предупреждает каменщик.

– Ну и что? Не вам же платить, верно?

– А что с мулами со старой мельницы? – спрашивает Томассен так, будто его тревожит их судьба.

– На них будут возить кофе.

– Бог ты мой! – восклицает Крюкан. – Кофе-то откуда?

– Сверху.

– Откуда? – переспрашивает главный по пашням, глупо глядя на потолок.

Амелия тихонько поводит рукой над лежащим перед ней планом имения.

– Вот! Пятьдесят квадратов кофе на принадлежащих мне ста квадратах диких холмов. Остальное по-прежнему будет идти на дрова для котлов в сахароварне.

– Леса там выше этого дома, – замечает Крюкан.

– Подожгите их. Каждый квадрат земли – это четыре тысячи футов кофе. Через три года они будут давать по полтора килограмма с каждого фута, или триста тонн за год в сумме.

– Мадемуазель, – выдыхает Крюкан, изменившись в лице, – прежде чем это начнёт давать доход, нужно будет потратить очень много денег.

– Да. Что касается кофе – двадцать тысяч ливров, только чтобы всё подготовить. Плюс стоимость саженцев, которые должны сперва подрасти в питомнике. Собирать по соседям отбросы мы не станем. Если прибавить затраты на акведук, мастерские, пристройку для очистки сахара, новые дороги, чтобы телеги не теряли времени, выйдет действительно много. Всё необходимое будет у меня через несколько дней.

– А рабы для кофейных плантаций? – спрашивает главный по пашням.

– На негров я выделила сто тысяч ливров.

Крюкан усмехается:

– Бог ты мой! Да этого едва хватит на сорок мужчин. А вам, мадемуазель Бассак, нужно будет втрое больше. Вы же расширяете пахотные земли в два раза!

– В два раза, верно. Но, напомните, когда убирают тростник?

– С января по август, если распределить как следует.

– А кофе, господа?

– С сентября и до Рождества.

Амелия складывает на груди руки. Крюкан понял.

– Бог ты мой! Рабы не выдержат. Круглый год в поле!

– Да. Круглый год. А что такое, Крюкан? Вы уже распланировали им досуг?

Он опускает глаза.

– Выдержат, – говорит она мягче. – Они выдержат.

И прибавляет:

– Или я продам землю вместе с теми, кто ещё будет жив.

* * *

Ниже, у хижин рабов, все собираются вокруг великана. Цепи с него сняли. В двух глиняных жаровнях развели огонь. Пара надсмотрщиков продолжает выводить наружу тех, кто ещё в хижинах. Гаспар ходит вокруг великана с кнутом в руках.

Наказывают всегда на виду у всех. Чтобы наказание послужило уроком. Но великан ничего не делал, все его любят, так что никакого примера не получится. Гаспар медлит с первым ударом. Хотя вообще-то надсмотрщик скор на руку: он легко вскидывает кнут по малейшему поводу и тяжело опускает его на спины. Однако блажь Луи Крюкана вывела его из себя. Двадцать пять ударов без малейшего повода! А впереди ещё месяц уборки тростника.

Великан опёрся руками на сухое дерево, которое служит столбом для наказаний. Толпа рабов смотрит на него. Нао стоит позади всех. Она прижимает дочь лицом к плечу, чтобы та ничего не увидела. И что-то ей тихо шепчет. После того перехода на корабле через океан Нао больше не поёт. И боится, что теперь мета песни навсегда потеряна для народа око. Она не сумела её сохранить.

В темноте никто не заметил повозки, остановившейся на дороге за последней хижиной. Из неё вышел белый мужчина и заковылял к скоплению людей, которое увидел, едва въехал в «Красные земли». Тростью он раздвигает задние ряды.

Он узнал великана.

Гаспар замахивается.

– Погоди, – говорит подошедший мужчина.

Он вступил в круг света от жаровен: сюртук, деревянная нога. Кое-кто из рабов узнал капитана Гарделя.

– Что он натворил? – спрашивает Лазарь Гардель, показывая на великана, который стоит к нему спиной, опершись руками на сухое дерево.

Ответа нет.

– Сколько?

– Двадцать пять ударов, – говорит Гаспар.

Законы Сан-Доминго позволяют назначать до двадцати девяти. У капитана на корабле верхней границы не было. Гардель улыбается воспоминаниям.

Он упирает конец трости великану в затылок и говорит:

– Иди за мной.

– Кто вы? – спрашивает Гаспар.

– Я привёз из Кап-Франсе новости, после которых многое здесь изменится. Я поговорю об этом рабе с мадемуазель Бассак.

Надсмотрщик опускает кнут. Такой поворот полностью его устраивает. Пусть этот белый теперь сам разбирается с Крюканом.