И Альма уехала, несмотря на пробудившиеся при виде огромного сада чувства и воспоминания. Ей, как видно, придётся смириться с тем, что мета охоты в ней стёрлась. В Америке, прежде чем она отправилась с музыкантами, ей тоже чудилось, будто в поместье Лашанс был кто-то из её семьи, но она ошиблась. И ещё несколько часов назад, когда её одевали и вошла та молодая женщина, Луиза д’Арси, Альма была уверена, что от неё пахнет чем-то из долины Изейя, хотя до тех мест пять тысяч километров и эта придворная дама наверняка никогда не покидала золочёных сводов дворца.
Лошадь Амелии минует последние доски моста. Она вновь ступает на землю: на дорогу, ставшую шире. И мчится во весь опор, довольная своей новой жизнью и лёгкостью укравшей её всадницы.
– Так, значит, конец? – говорит Амелия. – Вы остаётесь здесь?
Она в объятиях мадам де Ло, которая не может ничего выговорить в ответ. Обе ждут во дворе, там, где Амелию должна забрать карета.
– Как я буду без своего кормила?
Плечом Амелия чувствует горячие слёзы мадам де Ло.
– Бывало, я вас ненавидела, – произносит Амелия.
Наставница что-то бормочет сквозь всхлипы. Амелия просит повторить.
– Гарм…
Снова всхлип.
– …гармоническая… средняя… Гиппаса Метапонтского.
И они плачут вдвоём, вспоминая, с каким упорством мадам де Ло втолковывала ей эти причудливые расчёты из античности.
– Сударыня?
За их спинами возникла женщина. Мадам де Ло после прощальных объятий с Амелией совершенно без сил.
– Да?
– Мне сказали о том, что вы для меня сделали. Что попросили разрешить мне остаться вместе с вами на службе у королевских детей.
Промокая лицо платком, мадам де Ло отвечает:
– Моей заслуги тут нет. Я ленива. Вдвоём работы будет меньше. Ну и замечательно.
– Мадам де Полиньяк всё объяснила иначе.
– Думаю, она не хочет признаваться, что вы, Луиза, ей нравитесь.
Луиза д’Арси тронута такой ложью. Она обращается ко вглядывающейся в ночь Амелии. Рядом с главной конюшней послышался стук колёс по мостовой. Но карета уже уехала. Это не за ней.
– На самом деле, мадемуазель, я шла к вам. Кажется, вы возвращаетесь на острова?
Амелия молчит.
– Сначала в Нант, потом в Сан-Доминго, – говорит мадам де Ло.
– Я хотела попросить вас об одолжении.
Несколько минут спустя Амелия идёт следом за Луизой по улице в двух шагах от королевского дворца. Мадам де Ло осталась на Оружейной площади, чтобы не пропустить извозчика.
Луиза д’Арси стучит в дверцу в длинной каменной стене. Они входят. Перед Амелией предстаёт огромный королевский огород. Луна разбросала тени фруктовых деревьев на грядки и дорожки между ними. Садовник, открывший дверь, говорит:
– Сам бы я его оставил, но мадемуазель д’Арси беспокоится. Он совсем зачах. А какие чудеса вытворял зимой!.. Теперь сам на себя стал не похож.
– О ком вы? – спрашивает Амелия.
– О нём, – отвечает Луиза, указывая на тень возле сарая.
Амелия подходит ближе. Там стоит темнокожий юноша в дорожном костюме и с узлом за плечом.
– Его зовут Жюстен. Он из Кап-Франсе, из Сан-Доминго.
Юноша слушает. Всё это ложь. Его зовут Сум, и он из африканской долины Изейя, но кто вспомнит, что раб существовал и до того, как попал в неволю?
– И что вы от меня хотите? – спрашивает Амелия.
– Увезите его с собой, – говорит позади неё садовник.
– Вы в своём уме?
– Этой зимой, – говорит Луиза, – Большой канал в Версале стоял подо льдом с ноября по апрель. Из-за холода вся страна голодала. Но сад плодоносил даже зимой. Днём он снабжал застолья во дворце, а ночью с него набирали корзины, которые тайно переправляли за стену, кормя город и все окрестные деревни.
Старого садовника зовут Маркус. Глаза у него бегают. Не опасно ли рассказывать такое незнакомке?
– Жюстен здесь с прошлого лета, – продолжает Луиза. – Он не разговаривает.
– Когда он только прибыл, я ещё послал за вами, – говорит Маркус Луизе д’Арси. – Мне казалось, он не в себе.
– Да, а когда вечером я пришла, в саду творилось что-то странное. Стебли у тыкв росли так быстро, что ползли, точно змеи. Жюстен просто сунул руки в землю… А зимой промёрзшая на двадцать сантиметров почва не выдержала напора луковиц, которые он посадил.
– По ночам я слышал, как она трещит, – говорит садовник. – Думал, мне дверь ломают. У меня в январе был свежий лук, морковь толщиной с руку.
– Однако последние месяца два он хиреет. И сад больше не даёт плодов.
– Но мы не потому просим его забрать, что от его рук больше нет урожаев. Он стал мне как сын, и я бы оставил его при себе. Но так он плохо кончит. Возьмите его. Там он будет у себя дома.
– У себя дома? – переспросила Амелия брезгливо.
Как, интересно, они представляют себе жизнь на её острове?