Альманах «Истоки». Выпуск 9

– Но даже на припев не хватило Мишеньки, – он начал мучительно заикаться, – так, что только судорожно всхлипывал, – и всё повторял: Домой… Домой… Мне здесь жарко!..

Случившаяся поблизости нянечка обняла его за острые плечи, и увела куда-то.

До настоящей своей войны он когда-то так и не доехал: камаз, который Мишенька первый раз в жизни вёл через перевал, подорвался на мощном итальянском фугасе. Когда его извлекли из покорёженной кабины, то решили, что он мёртв. И только случайно уловили слабое, нитевидное биение пульса. Вертушка доставила Мишеньку в госпиталь, где он целых четырнадцать дней не приходил в сознание, – настолько тяжелой оказалась контузия. Но он выкарабкался, хотя ни память, ни рассудок к нему так полностью и не вернулись.

Сначала его не отправляли в Союз, потому что опасались: контуженная голова не выдержит взлёта-посадки, и дело кончится кровоизлиянием в мозг.

А потом он как-то сам собой прижился в госпитале, и отправлять его уже не торопились, жалели. Мишенька был детдомовским, поэтому возвращаться-то ему особо было некуда, да никто и не ждал его. Уже шестой месяц жил он в госпитале. Здесь дождался даже своего ордена. Специально, – по такому случаю, – приезжали его командир батальона и замполит, вручили Мишеньке бордовую коробочку. Сказали какие-то дежурные слова, а Мишенька, казалось, толком и не понимал, что происходит, – только вздрагивал и смотрел на них испуганно. Офицеры помялись, потоптались, выпили спирта с дежурным врачом и уехали. А Мишенька остался. Ушёл на свою койку, долго возился там и что-то бормотал. После этого он и появился с орденом и значками на пижаме. И с тех пор всегда ходил так по палатам, всем обещал скорое возвращение домой и пел один-единственный куплет дембельской песни.

На другой день Мишенька остановился в коридоре, недалеко от окна, и долго наблюдал за тем, как Гвоздик делает свои упражнения. Этот пристальный, словно остановившийся взгляд Мишеньки раздражал его, и он, не удержавшись, зло прошипел сквозь сжатые от напряжения зубы – «Слышь, отвали! Чего уставился?»

Мишенька даже отшатнулся, словно его толкнули в грудь, сглотнул слюну и часто задышал. Казалось, что он вот-вот заплачет. Но не заплакал, просто повернулся, и медленно, шаркающей походкой побрёл в палату.

А он, натрудив руку до надоедливой тянущей боли, вернулся к себе, лёг на койку и в какой-то момент провалился в тяжёлый сон. И сразу же увидел себя у дороги: непонятно почему, лежал на обочине, – может быть, раненый, – а мимо в клубах пыли и металлическом лязге двигалась колонна. Он слышал треск и выхлопы, видел, как проходят танки, бэтээры, отчётливо различал солдат, сидящих на броне. Тут его охватил панический страх, – страх, что они его не заметят, проедут мимо. Хотел позвать, окликнуть: «Братцы, заберите меня!», но голоса не было, и во рту так пересохло, что распухший язык прилип к нёбу. И вдруг он почувствовал, – не увидел, – всей незащищённой спиной своей почувствовал чужой взгляд. Повернул голову – дух! Стоит на склоне с автоматом наизготовку, смотрит на него. Враз обессиленный жутким сознанием непоправимости случившегося, он, как лежал, так снизу вверх и смотрел на духа, а мысль металась лихорадочно. Вот ведь только что все ещё было совсем по-другому, а теперь уже ничего не изменишь! Дух, морща лицо в едкой усмешке, нажал на спусковой крючок. «Бакшиш, шурави!» – гулко, как эхо, отдалось в ушах. Это была смерть, – он понял сразу, и уже не мог оторвать взгляд от брызжущего в него огня. Потом сердце полетело в бездну, он дернулся, вскрикнул и проснулся. Лежал, вздрагивая от толчков крови, еще до конца не веря, что жив. Почему во сне всегда так страшно бывает? Ни разу в бою не было ему так страшно, как приснится потом.

И тут только он заметил, что в ногах его койки, едва различимый в полумраке палаты, сидит человек. Виден худой профиль, сутулая спина и тонкая шея. Он широко открыл глаза и разом сел.

– Тьфу ты, ччёрт!.. Мишенька!

– Здравствуй, Гвоздик! – проговорил тот негромко. Это было удивительно, потому что ко всем обычно Мишенька обращался «мальчики». – Ты сильно кричал сейчас. Звал кого-то?

– Я? Да… То есть, нет… Просто чепуха разная снилась…

– Гвоздик, скажи, у тебя девушка есть?

– Вроде… – Он даже оторопел от неожиданного вопроса. – Или была… Асей зовут… Раньше, в Мелитополе.

– Есть фотокарточка?

Он, ещё не стряхнув остатки сна, машинально пошарил в тумбочке, отыскал свой потрёпанный блокнот. Вынул маленький твёрдый прямоугольничек фотобумаги 3×4, передал Мишеньке. Тот бережно взял фотографию за уголок, – как филателист берёт пинцетом редкую марку, – повернул к тусклому свету, долго и внимательно рассматривал.

– Красивая…

– А у тебя, Миша?

– Что?

– У тебя есть девушка?